"Смерть Тарелкина", Театр драмы им. А.П. Чехова, Серов
«Веселые расплюевские дни» указано мелким шрифтом в программке под названием спектакля «Смерть Тарелкина» Серовского театра драмы им. А.П. Чехова. Это одновременно и отсылка к истории жизни пьесы (почти под таким названием она была впервые поставлена в 1900 году), и напоминание об одноименном фильме, вышедшем в 1966 году, и способ приблизить пьесу к нашему времени. В спектакле речь идет о современности, но это становится понятно не сразу. Пьеса на глазах у зрителей постепенно раскрывается, переходит из XIX века в XXI, а под конец оглушает жгучим «здесь и сейчас» с криками «всем оставаться на своих местах» и слепящим светом прожекторов.
Начало действия вполне традиционное, не считая декораций в виде водопроводных труб и еще пары мелочей. Невольно приходит мысль: «А что мы тут вообще смотрим?». Сила Силич Копылов одет вполне старомодно, как и его кухарка Марфуша, которая, впрочем, вскоре на время преобразится в красавицу с модно растрепанными волосами. Текст в спектакле максимально приближен к тексту пьесы с присущей речи позапрошлого века витиеватостью. Однако далее, во втором действии, эта витиеватость будет нужна, чтобы оттенять происходящее на сцене – действие, созвучное вчерашним новостям из либеральных СМИ. Кредиторы, приходящие к Тарелкину, походят на бандитов начала 1990-х годов, а Расплюев ест уже не селедку с хлебом, а пиццу из коробок.
Второе действие еще ощутимее приближается к современности. Появляются офисные стулья-вертушки, магнитная доска, стол следователя с российским триколором. Даже пишущая машинка и старомодный телефонный аппарат работают на создание ощущения современности, намекая на косность их владельцев. «Портрета Путина не хватает!» – восклицает мой сосед по зрительному залу. И он абсолютно прав! Не в смысле недоработки сценографа, а в смысле приближенности происходящего на сцене к тому, что творится в ближайшем отделе Следственного комитета. И дальше начинается фантасмагория, не отступающая от текста пьесы, но удивительным образом все сильнее и сильнее вводящая зрителя в повседневную реальность.
Следователь крестит подчиненных телефоном, обозначая свою собственную святость и неприкосновенность, а те принимают от него подачки, широко открыв рты, как для причастия в церкви. Свидетелей, пришедших не на допрос, а на дачу показаний, арестовывают и уводят, заломив руки. Из подозреваемых выбивают показания дубинками – как и ранее из Копылова. Ничего не напоминает? Именно – недавние сводки новостей.
Особенно интересна доска с портретами преступников: среди них есть проштрафившиеся чиновники. Впрочем, мелкие грешки за ними подтирает уборщица, постоянно снующая по сцене со шваброй и тряпкой – это единственный персонаж, которого нет в пьесе. Но ее присутствие необходимо, иначе все персонажи не будут заниматься ничем, кроме доносов друг на друга.
Но заключительная сцена, когда кажется, что уже пора хлопать в ладоши, вызывает оторопь. Гаснет свет, включаются громкоговорители, видно только полицейских с фонарями. На полсекунды кажется, что спектакль закончился, но одновремененно началось что-то другое, страшное, от чего никуда не уйти, как от окружающей реальности.
