"Человек из Подольска", Театр.doc, Москва
Как появилась пьеса «Человек из Подольска»? Откуда взялась идея, как долго вы над ней работали?
У меня есть давние очень хорошие друзья-поэты Екатерина Троепольская и Андрей Родионов. На моих глазах происходило их становление как драматургов, они приглашали на свои премьеры, и так я проникся идеей, что драматургия — это круто, что сейчас в театре кипит жизнь, что это интересно. То есть года четыре назад у меня просто возникла мысль, что было бы здорово попробовать написать пьесу. С этой мыслью я еще очень долго ходил, ничего не происходило, а потом где-то увидел заголовок про допрос, уже не помню, какой, и этот толчок запустил механизм придумывания. Я решил, что было бы интересно написать пьесу про странный допрос, постепенно возникла идея полицейских-интеллектуалов, а не жлобов, которые кроме насилия ничего не умеют. Поскольку мне очень близка идея исследования местности, я подумал, что эти полицейские могли б допрашивать какого-нибудь условного среднестатистического чувака о том, что он знает о городе и видит вокруг себя, когда едет в троллейбусе.
Подольск выбран не случайно: у меня многое связано с этим городом, я довольно долго жил недалеко от него в маленьком поселке, а еще в Подольске жил мой ныне покойный друг, музыкант Анатолий Монахов. Он долго болел, я часто приезжал к нему, и мы просто сидели на улице на скамейке. Собственно, своего героя я поселил в тот самый дом, где он жил, только номер квартиры поменял. В итоге, я придумывал эту пьесу три года, что странно, потому что пьеса — небольшая вещь. А в какой-то момент понял, что если сейчас не начну писать, то она внутри начнет разлагаться. Тогда я сел и написал ее за месяц.
Я уже спросила и у актера, и у режиссера, что они думают про госпожу-капитана, теперь ваша очередь: объясните, зачем она вам понадобилась?
Тут я должен выразить благодарность моей хорошей приятельнице, кинорежиссеру Ольге Столповской, которая, в отличие от меня, хорошо разбирается в театре и кино. Это она посоветовала мне ввести женского персонажа. И я подумал: «Да, действительно». У меня сразу в голове сложилась такая феерическая, маниакальная, экзальтированная героиня а-ля Рената Литвинова.
Я бы хотела, чтобы Рената Литвинова задержала меня на улице. Что было потом? Вашу пьесу поставили уже по всей стране.
Я пошел по простому пути и просто погуглил драматургические конкурсы. Как раз был прием работ у «Ремарки». В театральном мире я не знал никого, так что я просто отправил пьесу туда на общих основаниях. Некоторое время ничего не происходило, а потом она вошла в лонг-лист, потом в шорт-лист, а потом я получил письмо: «Дмитрий, пришлите свои данные, чтобы мы вам купили билеты в Казань на финальную церемонию». Так я понял, что пьеса вошла в число победителей, и началось мое знакомство с театральным миром.
А вы вообще в театр ходите?
Раньше совсем не ходил, а сейчас изредка. Я вообще не театрал, хожу на то, куда зовут. Понимание у меня чисто интуитивное. Ну, я читал древнегреческие трагедии, имею общее представление, но никогда особенно театр не изучал.
Как вы узнали, что пьесу хотят поставить в «Театре.doc»?
Мне написала об этом Зарема Заудинова, помощница худрука «Театра.doc» Михаила Угарова, я, естественно, обрадовался. Михаил Юрьевич (Этот разговор состоялся до внезапной смерти Михаила Угарова. Команда Maskbook соболезнует родственникам и театру, это ужасная утрата и шок. — Прим. ред.) и «Док» были первыми, кто захотел ее поставить. Мы с ним встретились, познакомились, быстро нашли общий язык. Я понял, что этот человек мне эстетически близок, у нас сразу возникло, мне кажется, полное взаимопонимание. Потом была очень интересная встреча с актерами, с которыми мы сели в круг и часа два обсуждали все, не только пьесу, хотя в основном, конечно, ее, но и какие-то общие вещи по жизни. «Театр.doc» — это моя первая любовь. Тот случай, когда тебе все нравится, это очень ценно.
Вот Дмитрий Брусникин в интервью сказал: «Театральное сообщество было просто взбудоражено пьесой „Человек из Подольска“». Чем вы так всех взбудоражили, как вы думаете?
Самому очень трудно об этом рассуждать, конечно. Но, знаете, я вообще пишу прозу и иногда стихи, и никогда не думаю о читателе или о публике, а делаю то, что мне интересно. Для меня это главный критерий, а дальше уже как получится: будет успех — хорошо, не будет — ну ладно, ничего страшного. Мне просто было интересно написать пьесу, попробовать себя в драматургии. Как-то так сложилось, и у меня этого не было, кстати, с прозой, что эта пьеса получилась интересной и театральным людям, и, если так можно выразиться, простым зрителям. Специально я этого не планировал.
Я скорее про то, что у нас очень мало востребованы современные тексты, актеры на сцене редко говорят человеческим языком, а тут вашу пьесу ставят в Москве, за Полярным кругом в Норильске, в Иркутске, Минске и так далее. А могли бы в очередной раз взять «Вишневый сад».
Ну да, директора театров мне рассказывали, что они зарабатывают только на комедиях и детских спектаклях, а современная драма, конечно, идет только на малых сценах. Если говорить о том, почему пьеса заинтересовала многих, то я, например, понял, что людей привлекает тема полиции, многие вкладывают в мою пьесу политический смысл, хотя у меня самого не было мысли, что она про полицейский произвол и так далее. Оказалось, что зрителям интересно смотреть, как полицейские допрашивают чувачка и совершают над ним моральное насилие. Я был поражен и таким моментом на премьере в Йошкар-Оле: спектакль там идет в большом зале, но зрители сидят на сцене. Сзади меня две женщины. В эпизоде, когда полицейский спрашивает героя, какого цвета дверь в его подъезде, а тот отвечает, что не знает, я слышу: «Слушай, а я ведь тоже не знаю». Это тоже как-то людей цепляет.
Расскажите, как ваших героев интерпретировали в других постановках, не в «Доке».
Вот первый полицейский наиболее приближен к нашему «эталону», он самый жесткий, и его так в основном и играют. Со вторым полицейским вышло сложно, потому что мне казалось, что он должен быть просто таким якорем, который не дает ситуации улететь совсем куда-то далеко. Его функция — показывать, что дело действительно происходит в отделении полиции, что это не сумасшедший дом или творческая лаборатория. В «Театре.doc» сделали очень классно: Виктор Кузин, считаю, гениально там играет, его роль получилась очень яркой. Финал там делает он. Я когда увидел, это был тот случай, когда сделали не так, как ты написал, но получилось лучше. А, например, в Минске в постановке Дмитрия Богославского человек из Мытищ — полный придурок в уродливом спортивном костюме и остроносых ботинках, но в какой-то момент он с себя все это снимает, а там оказывается полицейская форма, и финальный приговор человеку из Подольска произносит он. Этот ход тоже мне очень понравился. А вообще я, конечно, всем постановщикам очень благодарен.
Вы сейчас мне с одним противоречием по поводу пьесы помогли. Мне совершенно не казалось, что эти полицейские — какие-то особенные интеллектуалы. А теперь мне кажется, что они как будто подыгрывают, что это какая-то двойная игра.
Допускаю и приветствую разные трактовки, но, на мой взгляд, они действительно являются носителями какого-то знания. Не факт, что они знают вообще все, но что-то знают точно. В жизни они явно понимают больше, чем человек из Подольска, окукленный в своем маленьком мирке. Это действительно двойная игра. С одной стороны, то, что они делают, это ужас. Это грубое насилие. С другой, они говорят этому персонажу много правильных вещей. Конечно, они не Борисы Гройсы, но они знают в миллионы раз больше, чем среднестатистический полицейский.
Второй спорный момент — про абсурдность. Происходящее в реальности нас приучило к тому, что все возможно.
Конечно, это не такой абсурд, как у Ионеско, где разорваны вообще все коммуникации. Тут абсурд с внутренней логикой, что для меня очень важно.
Тему насилия мы обсуждали с актером и вторым режиссером спектакля в «Доке» Игорем Стамом. Он говорил, что для него эта пьеса в первую очередь про это, а мне казалось, что в ней важнее призыв стронуть эту теплохладность, начать как-то к окружающей реальности относиться. Рассудите нас.
Наверное, мне интереснее вторая тема, но насилие здесь тоже важно. Всегда дико, когда после спектаклей или читок, которых было уже штук тридцать по стране, люди говорят, какие молодцы эти полицейские, что так и надо. На читку в Тольятти, кстати, пришли полицейские, которых обязало начальство в порядке «повышения культурного уровня». Это было какое-то подразделение, и им очень понравилось. Они сказали, что это отличный образ полиции, такой она и должна быть.
И пошли читать Сорокина?
Думаю, что они через полчаса про это забыли и занялись своей службой. Но, когда люди говорят, что эти герои — молодцы, они фактически поддерживают насилие, и я от этого прихожу в ужас. В нашем мире хорошие вещи часто делаются плохими средствами. Мы все знаем, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями. Людям хочется определенности, им тяжело понять идею, что это и хорошо, и плохо, и зло, и добро. Очень трудно победить идеологии, в которой нет ничего правильного. Даже в самых злостных из них есть какие-то здравые вещи, и люди на это реагируют. Как большевики приходили к власти — это ад, но люди говорят: ну да, расстреливали, но ведь это ради того, чтобы отдать землю крестьянам и прекратить эксплуатацию. А на деле на место старой эксплуатации пришла новая, гораздо более страшная.
Как вы, перечитывая то, что написали, проверяли язык на соответствие современности? Что было вашим регистром?
Конкретных техник у меня нет. Мне кажется, и это сейчас прозвучит нескромно, что у меня хорошо получается передавать устную речь. Это на самом деле слабое место многих писателей и сценаристов, у которых речь выходит очень литературной. Вопрос слуха: просто читаешь и понимаешь, могут ли люди говорить так. Мне кажется, это либо есть, либо нет.
Каково слушать со сцены текст, который вы написали?
Это совершенно волшебное ощущение. Постановку в «Доке» я видел раз десять, наверное, или пятнадцать. Когда спектакль начинается, у меня сердце замирает, это магический момент: я придумал персонажей в голове, написал текст в компьютере, а сейчас они будут живые. Это просто удивительно, очень круто. И еще я понял, для чего все-таки нужно тексты разыгрывать. Это как превращение квадрата в куб, появляется объем.
Вам повезло с режиссерами.
Безусловно, я в этом смысле счастливчик.
Фотография Екатерины Богдановой
