"Страх Любовь Отчаяние", Малый драматический театр – Театр Европы, Санкт-Петербург
Лев Додин работал с Брехтом впервые. Вы чувствуете это ощущение какой-то катастрофы, которая нависает над миром? Удивительно, как актуально прозвучал брехтовский текст в двадцать первом веке, когда, казалось бы, проблемы двадцатого должны были бы уберечь нас от повтора старых ошибок.
Это действительно поразительно. Когда Лев Абрамович читал нам в первый раз будущий спектакль, я обрыдалась. От узнавания, от совпадения мыслей, так точно написанных Брехтом. От жалости к людям, которые вместо того, чтобы жить, вынуждены за что-то бороться, чего-то или кого-то бояться. От собственной беспомощности перед этой машиной-Государство, которая заставляет проживать нас не свою жизнь, а жизнь «гражданина», который часто оказывающегося беззащитным и ненужным этому государству. Кстати, я тогда еще не знала, в какой роли видит меня режиссер. Этот выбор был для меня неожиданным и очень ответственным. И я очень рада, что у меня появилась возможность поделиться вместе с театром своим страхом, отчаянием и любовью.
В одном из интервью вы рассказывали, что чувствовали себя очень одиноко в детстве и казались чужой даже в своей семье. Ваша героиня Юдифь тоже принадлежит к «чужим», правда, не по своей воле. Как вам кажется, можно ли внутренне справится с этим чувством «чужого»?
Все зависит от того, чему ты внутренне противостоишь. Я ощущаю себя чужой везде, где люди не думают, не заняты человеком, где люди не уважают чужого мнения и нетерпимы к чужим ошибкам, где, однажды что-то поняв, больше не задают себе вопросов и не ищут ответов, для которых «все ясно», которым не нужен собеседник, где живет ненависть и хамство. Я стараюсь не впускать это в себя. Я научилась быть прозрачной, невидимой. Но боль от существования всего этого помогает мне играть на сцене.
Ваша героиня – еврейка; сейчас очень остро стоит вопрос беженцев и неприятия Другого. А вы сами участвуете как-то в жизни «других» людей, тех, кому пришлось бежать от войны?
Мне достаточно тех, кто просто пытается выжить, в силу молодости или потерянности перед миром. Мне почему-то жизнь посылает таких. Помогаю, чем могу.
Смогли бы вы сами уехать и жить в другой стране, если бы в вашей было опасно?
Я давно уже не боец. Если бы моей семье угрожала опасность, я бы приложила максимум усилий, чтобы найти для нее наиболее безопасное место. Только где оно?
Вы работаете у Додина всю профессиональную карьеру, вы часто играете в трагичных историях. Помогали ли вам предыдущие роли в создании этого образа?
Я знаю тексты всех спектаклей всех персонажей. Все, которые звучат со сцены. И многие из этих текстов звучат во мне как навязчивая мелодия. А эта особенно: «Женщина — тогда женщина, когда в ней живет вся совесть темного мира, его надежда стать совершенным, его смертная тоска». Эта фраза звучала в нашем спектакле по Андрею Платонову «Чевенгур». И еще много таких фраз, и мыслей, и чувств, которые и есть «Я».
«Мне однажды сказала Павла Леонтьевна, что не видала актрисы, которая так гениально молчала. Она видела Коонен в каком-то спектакле во МХАТе, где Алиса сидела на окне (или смотрела в окно) и молчала; но такой силы, очевидно, был ее внутренний монолог, что он звучал как слова, полные горечи, боли. Сейчас актеры не умеют молчать, а кстати, и говорить!» — это воспоминания и слова Фаины Георгиевны Раневской. Думаю, если бы она видела Вашу игру, она бы изменила свое мнение. В вашей героине соединилась вся боль, страх, непонимание, отчаяние и любовь... И вы это каким-то магическим образом передаете даже без слов.
Это тоже вопрос? У меня большой опыт в бессловесных ролях и, пожалуй, любимый. Моя первая роль в театре – Дарья Павловна Шатова в спектакле «Бесы». Три-четыре реплики и два часа на сцене. Это ж кайф! Первая роль с большим количеством слов появилась у меня только в «Клаустрофобии», то есть через два года после института. Я была потрясена и удивлена, что мне открывалась еще одна дверь в профессию. Это как-будто ты учился плавать на берегу, и тебе разрешили войти в воду. Здесь еще много ждет интересного и нового.
