"Воительница-Джырыбына", Театр "Олонхо", Якутск
Можно ли сформулировать основные черты олонхо как эпоса?
Матрена: Основная идея в том, что наша вселенная делится на три мира: серединный, нижний и верхний. А мы, люди, живем между добром и недобром, и каждую секунду идет борьба за нас.
Екатерина: Важно отметить, что в нижнем мире обитают существа, которые тоже стремятся к красоте: хотят любить, не хотят жить в нижнем мире, где все наоборот, но только у них все уродливо и неправильно получается. В нижнем мире есть много персонажей с собственными именами, своей иерархией и «фамильным древом». То есть это не совсем черти или демоны, это совсем другое.
Матрена: Борьба за нас идет постоянно. Но от нас тоже многое зависит: мы сами впускаем в себя зло, и, когда это происходит, здесь начинаются противоречия.
Олонхо – эпос, который вмещает в себя огромное количество смыслов. Какая линия была для вас наиболее важна при работе над спектаклем «Воительницы-Джырыбына»?
Матрена: Мы старались воплотить множество смыслов, но одна из наиболее интересных линий – это тема Жанны д'Арк. В народе Саха очень уважительно относятся к женщине. Почти все реки и озера носят женские имена, переводятся как «матушка» или «бабушка». У нас есть такая притча: когда семья погибала от голода в тяжелые времена и оставался последний кусок хлеба, мужчина отдал его женщине. Мужчина, ведь отвечает всегда за внешнюю материальное сторону рода, а женщина за духовное. Женщина рожает и воспитывает детей, она передает язык, хранит культуру. А поскольку духовное – это все-таки самое главное, мужчина отдает кусок хлеба ей.
Можно ли сказать, что в сюжетной линии «Воительницы» проблемы на жизненном пути персонажей возникают именно тогда, когда женщина берет на себя чужеродную мужскую роль?
Матрена: Не совсем так. Они начинаются раньше. Ведь она вынуждена брать на себя эту роль из-за того, что ее брат оказался в нижнем мире. Естественно, по своей природе она не должна этого делать, и для того, чтобы выполнить свою задачу Олонхосут, который здесь выступает в роли вершителя судеб, перерождает ее. Так она могла стать великой и сохранить свой род.
На пути она проходит много испытаний. К ней сватаются самые разные представители нижнего и верхнего миров, но это все не ее судьба. Здесь возникает еще одна тема – разговор о том, как важно дождаться именно свою судьбу, своего человека. Это удается не всем, ведь мы часто размениваемся, кидаемся на внешнее благосостояние, а потом за это горько расплачиваемся.
В спектакле очень много обрядовых моментов. В целом, вся культура олонхо пронизана обрядами и ритуалами. Их с детства знает и понимает каждый якут.
А почему вы обратились именно к этому олонхо «Воительница-Джырыбына»?
Матрена: Во-первых, этот эпос очень театрален: очень много превращений, образ персонажа меняется постоянно. А во-вторых, именно это олонхо написано понятным для современного человека языком, не слишком архаичным.
А что олонхо значит для современного якута?
Матрена: Это как Библия. Свод правил, гласящих, что можно делать, а что нельзя, что такое добро, а что такое зло, какими должны быть мужчина и женщина, какие существуют обряды и, что они значат.
Екатерина: Олонхо – это основа якутской культуры. Это такое Древо жизни, на которое потом кольцами нарастает одно понятие за другим. Если бы не было олонхо, наверное, не было бы якутов, потому что там содержится все. К примеру, в каждом эпосе всегда есть самопрезентация героя. Кто он - чей сын или дочь, откуда он и куда идет. В спектакле такие ремарки почти все убраны, для того чтобы сократить текст.
Матрена: Конечно, мы много раз читали олонхо, но даже сейчас, работая над спектаклем, мы все равно открываем для себя что-то новое.
Екатерина: Якутский эпос Олонхо развивается постоянно. В советское время оно было политизированным или, можно сказать, адаптированным под ту реальность. Сейчас мы показываем Олонхо, которое пропитано понятиями разных культур, и я не думаю, что это плохо. Нам бы хотелось, чтобы было больше зрителей. А не как в старину: один олонхосут при свете очага на двадцать слушателей.
Матрена: Да, потому что мы все равно уже люди мира, особенно наша молодежь. Она в себя впитывает разные культуры. Но даже по сравнению с моей молодостью, сейчас намного больше исполнителей национальных песен молодого возраста. Они изучают их, участвуют в конкурсах. Однако многое до сих пор хранится в архивах и может не дойти до народа.
А может ли не якут заниматься олонхо?
Екатерина: Ну, если он язык знает, то почему нет.
Олонхо может существовать только на якутском языке?
Екатерина: Конечно. Хотя есть опыт…
Матрена: Да, есть опыт. Китайцы поставили олонхо. Мы смотрели этот спектакль. Он на чистом китайском, с элементами китайской культуры, но в оригинале, конечно, все совсем по-другому. Сочно, вкусно.
Как можно описать театральную сущность олонхо?
Матрена: Театр олонхо – это театр, который включает в себя очень многое. Во-первых, это эпический театр. Во-вторых, это шаманский театр. Плюс, конечно, мы не можем отсюда убрать театр переживаний, театр представлений – там есть все. В театре олонхо не может работать человек, который вообще не владеет своим телом, который не владеет техникой вокала, лишенный драматического таланта и определенной энергетики.
Екатерина: Это небытовой театр, в нем не отражаются тяжелые жизненные коллизии или комедийные сюжеты, олонхо более возвышенный жанр. Он затрагивает глобальные темы. И отношения между людьми здесь тоже очень возвышенные, нет перехода в тонкую психологическую драму. Иногда, особенно тем, кто не понимает языка, кажется, что артисты все время кричат. Но на самом деле они, не кричат, а доказывают.
В сценографии тоже прослеживаются национальные символы. Что они означают?
Екатерина: В якутской культуре очень многое связано с символикой. Каждая веревочка, каждый предмет имеют свой сакральный смысл. Есть понятие связи. Люди срединного мира привязаны золотыми и серебряными нитями, которыми руководят всевышние. Это понятие очень красиво переведено: люди с серебряными поводьями за спиной. Поэтому мы решили придумать такой ход с веревками. С одной стороны – это нервы и переплетенные кровеносные сосуды, где-то они активно работают, где-то обмякают, где-то натягиваются. С другой стороны это художественный ход, он довольно простой и довольно часто используется. Но мы пришли к выводу, что нам нужно сделать интересную динамику из веревок, а также отразить их в костюмах и даже в прическах. И это сработало.
Правда, что все костюмы в якутском театре делаются из натуральных материалов?
Екатерина: Скорее, с частичным использованием. У нас используются настоящие серебряные украшения, натуральные конский волос. Если вы придете в любой якутский театр, то обязательно найдете там какие-то элементы костюмов с конским волосам, взятый из гривы лошадей. Это из-за того, наши предки были кочевниками. Именно благодаря якутской лошади якуты выжили. Ведь лошадь – это и одежда, и еда, и передвижение и прообраз божества. Лошадь у нас священное животное.
Для наших костюмов мы искали свой эпический стиль. Хотели, чтобы получилось максимально небытово и не этнографично. И в сценографии тоже. В центре у нас располагается большой бубен-портал, который открывает миры, вырывает нас из обыденности. У шаманов и удаганок бубны так же играют роль портала в потусторонние миры. Про голоса артистов тоже можно сказать, что они исполняют тойуки почти горловым пением, который называется кылысах. Такое исполнение сложно слушать, поэтому надо уметь слушать не отвлекаясь.
Вы почувствовали разницу между зрительским восприятием спектакля в Москве и в Якутии?
Екатерина: В целом, конечно, да. Якуты очень эмоциональные люди и поэтому очень бурно воспринимают, могут начать аплодировать в любой момент. В Европе как-то меньше это принято. У нас же хлопают, кричат, иногда выкрикивают реплики, комментарии, вступают в диалог с персонажами. Якуты всегда кричат: «Нооо!» – это значит «ну, ничего себе…».
Иная реакция повлияла на исполнение спектакля?
Екатерина: Да. Наши артисты привыкли к сильному отклику. Один артист сказал, что он как слепой, не чувствует зал. В олонхо очень нужна поддержка зала, очень важна реакция зрителя. Тем не менее, были удовлетворены долгими аплодисментами в конце спектакля. Зрительный зал не отпускал минут двадцать, наверное.
