«Memoriae», Проект К. Матулевского и С. Гайдуковой, Москва
На сайте «Золотой Маски» есть такая фраза о спектакле, цитирую: «Мы хотели поработать с нашими воспоминаниями, чтобы создать новые воспоминания». То есть это автобиографичная вещь? Насколько?
Константин Матулевский: Да, абсолютно автобиографичная. История из сюжетов нашей жизни, фотографий, видео домашних архивов, которые мы учили прямо по порядку этих архивов. Нам была интересна концепция памяти, как ее можно воплотить, как можно передать ее зрителю.
Софья Гайдукова: У меня был первый брак, и мы танцевали с женихом свадебный танец. Я очень его просила не крутить меня – он танцевал бальные танцы, а я в этом направлении не особо разбиралась. Ну и в итоге, товарищ меня раскрутил и выпустил просто, а я была в коротком платье, туфли уже на балетки переодела. Балетки улетели, платье на ушах, я сама упала… (Смеется). Гости все в шоке, а он как-то отвернулся, пошел дальше танцевать. Потом, правда, увидел, что я сижу, и на лице у меня написано «В смысле?», подал мне балетки, как-то обыграл это… И Костя все это учил по видео. Он прям вжился в роль!
То есть все Костины падения, когда он много раз подряд это делает, это тоже автобиография?
Константин: Это я так с вечеринок обычно выхожу…
Софья: Миниатюра «Костя выходит из бара».
Константин: Хочется познакомиться с девушкой, проявить себя хорошо, и совершенно ничего не получается. Это постоянный коллапс.
А как вообще родилась такая задумка – работать с воспоминаниями, с памятью?
Софья: У Кости давно была такая идея – сделать спектакль про память, но как-то все не удавалось сформулировать это достаточно четко, что-то придумать. А потом получилось так, что мы отмечали Новый год вместе у моей мамы дома, и она почему-то вспомнила про то, как я в этой квартире танцевала. А я вспомнила, что где-то же есть кассеты с этими видео и аудиозаписями. И Костя сразу оживился: «О, так это же может быть про память!»
В общем, отличный продуктивный Новый Год. И там уже были записаны стишки на английском, которые я читала, когда мне было три года, и которые мы используем в спектакле. Еще была песня. Про рыбачку-Соню и Костю-моряка, который этой Соне делает какое-то заманчивое предложение, на которое она не сразу соглашается (Марк Бернес, «Шаланды Полные Кефали» - прим. ред.). Это прямо судьба, все так и сложилось!
То есть англоязычные записи в спектакле – обработка твоих стихов? Голос очень взрослый для трехлетней девочки.
Софья: Нет, это аудиозаписи к какому-то древнему учебнику английского языка.
Константин: Причем еще какой-то старый вариант английского.
Софья: Да, у меня мама – учитель английского, и она говорила, что сейчас так не учат, даже ее уже так не учили.
Константин: Ох уж эти постоянные попытки изучения английского языка, попытки сделать так, чтобы он прижился в памяти… На самом деле, мы очень долго делали саму музыкальную композицию, а потом уже внутрь встраивали хореографический текст. Некоторые вещи случались спонтанно, например, те же падения. И это был выход на другой уровень, на уровень иронии. Потому что сначала у нас все было очень драматизировано и серьезно: работа с детскими воспоминаниями, памятью. В итоге решили попробовать как-то разбавить это.
Софья: Кстати, мне кажется, что это единственный раз, когда у нас сначала была полностью готова музыкальная часть спектакля, но не было поставлено ни одного движения. Была зима, было холодно и грустно репетировать, поэтому мы придумывали в основном. Костя свел весь трек, все аудиодорожки. Мы понимали, где заканчивается одна сцена и начинается другая. Но лексически не было ничего.
И как ставилась хореография?
Софья: Мы потом за пять дней все проставили. Очень быстро.
Константин: Там просто много импровизации внутри. Есть заданная структура, в рамках которой мы работаем, но наполняем ее импровизацией. Например, я никогда не знаю, когда именно я буду падать, но знаю, что сам факт падения будет. Хотя проставленных кусков у нас тоже много: последний дуэт, наши отдельные соло.
А если перейти к костюмам: знаю, что Соня любит использовать в качестве сценических костюмов винтажные платья. У этого платья есть какая-нибудь история?
Софья: Да, мне его купил Костя на блошином рынке в Брюсселе, когда мы поехали в гости к нашим друзьям из «Ultima Vez» (танцевальная компания - прим.ред.). И они идеально подошли к моим любимым ботинкам. Просто стопроцентное попадание – такой ультра-синий цвет редко встречается.
Синий цвет что-то значит?
Софья: Меня обычно все ассоциируют с этим цветом почему-то. Но в целом специально синий не подбирали, просто так сложилось.
Константин: А у меня рубашка из «Passaggio».
Софья: А у Кости штаны одни и те же: он в них и по улице ходит, и на сцене в них танцует. Это его «жизненные штаны», которые он уже лет десять носит. Купил их когда-то на развес в Питере, и с тех пор всюду в них, они неубиваемые какие-то. Он в них и премьеру станцевал, и мы все думали, что найдем ему что-то другое, я и рубашку ему купила, которая подходит к моему платью. А он сказал: «Нет, не хочу твою рубашку, у меня есть эта». В общем, теперь я запрещаю Косте надевать эти штаны на улицу – для меня это стал сценический костюм. А вдруг порвется? Нельзя же, нам же еще выступать!
Константин: Не работает.
Софья: Да, не работает, он все равно в них ходит, они пачкаются, и я думаю: «Господи, ну хоть до второго апреля-то они доживут?»
Константин: Костюмы, получается, тоже со своей «памятью».
Можно ли сказать, что в вашу работу про память постоянно накладываются какие-то свежие воспоминания, пережитые моменты? Работа как-то живет, изменяется?
Константин: Да, это происходит. Например, мы съездили в Кострому на «Диверсию» (фестиваль современного танца – прим. ред.) и столкнулись с тем, что зрители совсем по-другому реагировали, начинали смеяться с самого начала. Какие-то абсолютно новые краски нашлись, другие взгляды.
Софья: У нас уже была работа, где мы пытались поработать с юмором, но всегда есть момент, что тебе-то смешно, потому что ты внутри, а как отреагируют люди в зрительном зале – непонятно. И когда мы вышли танцевать в питерском «Скороходе», и вдруг действительно люди стали смеяться, мы поняли, что это работает. Но тут есть такая опасность: не начинать подыгрывать, не превращать все в стенд-ап.
Константин: Да, с юмором сложнее работать. Мне лично неприятно, когда юмор скатывается до уровня какого-то капустника во многих спектаклях. Когда ты все выстраиваешь и люди реагируют – это интересно. Я вот в «Memoriae» много импровизирую, каждый раз меняю себе хореографию, и приходится сохранять баланс между «я знаю, что по структуре здесь должна быть шутка» и «нельзя импровизировать в угоду публике». Такие подводные камни.
