"Вернувшиеся", Театральная компания YBW, Москва
Мия, про американскую часть команды «Вернувшихся» зрителям известно не так много. Расскажите, пожалуйста, как вы пришли в театр?
Театр для меня начался очень давно. Я пришла в театр как актриса, сначала училась в институте исполнительских искусств, а потом в университете начала изучать режиссуру и драматургию (сценарное искусство). Разумеется, там речь шла, прежде всего, о традиционном театре, хотя меня всегда интересовали авангардистские пьесы, фильмы, перформансы.
А как произошла встреча с иммерсивным театром?
В университете у нас были потрясающие программы экспериментального театра. Мы работали с Робертом Уилсоном и многими отличными артистами. Тогда я посмотрела много иммерсивных спектаклей, но самое яркое впечатление получила в Нью-Йорке от просмотра «Sleep no more» (спектакль британской театральной компании «Punchdrunk», вышедший в США в 2011 году – прим. ред.). С одной стороны, он раскрыл мне глаза на то, как можно использовать пространство и как можно заинтересовать публику, а с другой, на то, что театр – это источник особого опыта, а не просто развлечение. Именно «Sleep no more» стал той самой искрой, которая зажгла во мне серьезный интерес к иммерсивному театру.
Почему для вашего первого режиссерского опыта в иммерсивном театре вы выбрали Ибсена?
Ибсена мы изучали в университете, практически всего. Конкретно эта пьеса («Приведения») была настолько отвратительной и грязной, что по прочтении она оставалась в голове. Все эти картины инцеста, смерти мальчика, странная болезнь матери, оказавшейся в ловушке, ее агорафобия и невозможность выйти наружу из этого дома, посещающие ее призраки прошлого…
В этой истории есть столько различных эмоций и по-настоящему темных секретов, столько сюжетных закоулков, что мне захотелось взять эту маленькую пьесу и сделать ее больше. Я решила довести историю до максимума: воплотить ее психологическую изнанку, пережить этот темный опыт, встретиться с ним лицом к лицу. Иными словами, когда мне некомфортно с материалом – я хочу его поставить.
Первый ваш опыт работы с этой пьесой был в Нью Йорке, в Бруклине. Спектакль назывался «The Alving Estate», и по-моему он был короче «Вернувшихся»…
Вообще-то, это был полнометражный спектакль, почти два часа с начала и до конца. На него приходило от тридцати до пятидесяти человек. Он шел два месяца, и, хотя еще был спрос, мы решили, что уже достаточно, и закрыли спектакль.
Вы использовали элементы того спектакля в московской постановке?
И да, и нет. Это все те же ибсеновские «Привидения», но в нашем первом подходе к Ибсену, мы не использовали его собственный текст, а, скорее, написали приквел к нему. Мы тогда впервые познакомились с героями, которые впоследствии составили большинство персонажей «Вернувшихся». Но тогда у нас было по одному составу на Хелен, Освальда и пастора Мандерс. В «Вернувшихся» у наших актеров есть дублеры.
Первая постановка тоже была высоко иммерсивной: зрители ходили в хирургических масках и в белых перчатках, везде пахло, как в медицинском учреждении, и все, к чему вы прикасались, ощущалось через перчатки. Так что в целом, если сравнивать два спектакля, то можно сказать, что нью-йорский «The Alving Estate» действительно напоминала уменьшенную и гораздо более мягкую версию московских «Вернувшихся».
Вы сказали, что в нью-йоркской постановке герои не имели двойников, в «Вернувшихся» же это одна из важнейших составляющих спектакля. В московском спектакле главные роли исполняют сразу несколько актеров меняющихся по ходу действия. Как возникло это решение?
Главной идеей в драматургии Ибсена для нас стало то, что все в этой истории движется по кругу. Действие зациклено. Каждый из персонажей старается что-то преодолеть, чтобы идти дальше вперед, но не может. Поэтому мы хотели «закольцевать» и сам спектакль, чтобы показать, что им приходится вновь и вновь к чему-то возвращаться. Особенно это касается Хелен Алвинг, оказавшейся в ловушке собственного разума: что бы она ни делала, она видит только призраков из своего прошлого.
«Вернувшиеся» отличаются от большинства иммерсивных спектаклей Нью-Йорка. Обычно они построены исключительно на движении и танце. Для нас в Ибсене большое значение имеет текст, но также важна и психологическая составляющая, поэтому мы решили удвоить главных героев: один исполнитель сидит в гостиной и говорит то, что можно прочитать в пьесе, а второй исполнитель, играющий ту же роль, в соседней комнате делает то, что на самом деле хочет, но боится сделать его персонаж. Так, у зрителей появляется возможность прочувствовать абстрактную идею человеческой двойственности, которую нам хотелось показать. Увидеть «маску», которую герой носит в обществе и его скрытые желания.
У вас в спектакле восемнадцать сюжетных линий, пресекающихся во времени и пространстве. Как создавался сценарий такой сложной многоходовки?
У нас была исходная схема, взятая из пьесы Ибсена. К примеру, в первой сцене Хелен и Пастор встречаются, и всего у них шесть общих сцен в пьесе. Потом мы анализировали фабулу для каждого персонажа и определяли тайминг: где, когда и как долго он находится. А дальше логически рассуждали: Освальда, например, мы не видим до пятой сцены, хотя знаем, что он уже в доме. Но что он делает все это время? Что у него на уме? Может, он спит? Или с кем-то разговаривает? - Так мы следовали за нитью сюжета и строили вокруг неё целый мир, собирая его по кусочкам.
«Безликие» - приквел «Вернувшихся», недавно вышедший в Санкт-Петербурге, уже полностью придуманы вами. Было сложнее работать практически без помощи ибсеновского сюжета?
Мне хотелось остаться в мире Ибсена, с его привидениями. Мы же не видим ничего из того, что находится вне дома, представляющего собой закрытый маленький мирок. Персонажи, разговаривая друг с другом, все время упоминают город, но никто из них туда не едет. Они вспоминают о капитане, который ходил в бар, встречался с друзьями, любовницами. И мне всегда была интересно: что там, в том городе? Кто там живет? Почему они так любили капитана, и кем он стал сейчас, после смерти?
А еще у меня появилась возможность вернуть в сценарий Освальда, пастора, капитана, Джоанну, и выстроить целый мир снаружи – то общество, которое диктует Фру Хелен следовать долгу и оставаться хорошей.
Кроме того, вызов для меня заключался в том, чтобы максимально сохранить язык Ибсена, но, вместе с тем, создать новых персонажей и сюжетные линии – настолько мрачные или смешные, насколько мне хочется. И я думаю, юмора здесь заметно больше, чем в «Вернувшихся». В этом спектакле я получила больше свободы.
Связываете ли вы свое будущее с иммерсивным театром или настало время для чего-то нового?
После двух больших постановок в России и той первой в Нью-Йорке (все они были чисто иммерсивными) мне хочется начать искать другие способы изменять форму театра. Еще я хочу создавать более линейные сюжеты. Для меня вообще сюжеты очень важны, как и драматургический текст. И, хотя мне нравится, что мой зритель может пережить именно такой театральный опыт, я понимаю, что ему или ей трудно проследить за всеми линиями от начала до конца. Поэтому я хочу продолжить заниматься театром в более традиционном ключе. Чтобы можно было уследить за развитием событий, но при этом все же оставаться внутри них. Мне хочется погрузить зрителя в атмосферу, как в кинотеатрах IMAX. Чтобы он не видел других зрителей, а наблюдал только за персонажами и их действиями.
А как вас саму изменил опыт работы на «Вернувшихся»?
Сначала было трудно. Но это было вызов, и было весело придумывать, как с ним справиться. Для меня как для режиссера вызов – работать с российскими актерами, не зная русского языка. Я обычно говорю актерам: «Если вы заставите меня понять, что вы говорите, учитывая, что языка я не понимаю, значит, вы хорошо делаете свою работу, а я – свою, вытаскивая из вас эту историю». Так что пришлось во многом полагаться на язык тела, эмоции и невербальную коммуникацию. Если ты сам «внутри», то все остальные, находящиеся в спектакле, тоже увидят твою историю. Это целиком изменило мой взгляд на режиссуру.
