"Скеллиг", Драматический театр, Канск
На мастер-классе вы признались, что мечтали быть театроведом. Ваши инсценировки, переводы пьес, постановки по ним возмещают вам то, что когда-то не сбылось?
Щедро возмещают, с избытком. Да, траектория оказалась не самой прямой, но, кстати, не такой уж причудливой. В детстве и юности я занималась в уникальной театральной студии, откуда в разные десятилетия, задолго до нашего поколения, вышли такие актеры как Олег Ефремов, Вячеслав Шалевич, Евгений и Галина Киндиновы, но в актрисы не стремилась никогда, я знала, что это не мое. Будучи человеком «словесным», я тогда наивно полагала, что хочу в театральные критики. Но сейчас понимаю, что и это не вполне мое. Я вообще по природе своей не критик. Для меня естественнее и комфортнее про плохой спектакль просто промолчать. По счастью, мнением переводчика о своих и чужих спектаклях никто особо не интересуется, и это прекрасно: можно просто дружить с режиссерами и критиками. Я очень довольна тем, как сложилась жизнь. И я безусловно ощущаю свою причастность к миру театра.
Что подсказывает вам, что у книги должна быть сценическая судьба?
Если текст дает пищу моему воображению, которое всегда заточено на театральность, значит, потенциал есть. Проза может быть и откровенно сценична – с острыми диалогами, явным конфликтом, характерами, – но и размеренно-повествовательные тексты тоже имеют шанс попасть на сцену. Сейчас театр очень открыт, развернут на прозу, даже на большие формы, театр находит для них иной, собственно театральный язык. Все вспоминаю прошлогодний выпускной спектакль Егора Перегудова в ГИТИСе, на курсе Женовача, он поставил «Сто лет одиночества» Маркеса. Но для таких чудесных превращений необходимо, чтобы сам режиссер зарядился, загорелся.
Чем специфика перевода пьесы отличается от перевода повести или рассказа?
На поверхности: надо уметь строить диалог, очень крепкий, сцепленный на уровне смыслов и лексики. Если копнуть чуть глубже, надо понимать, что пьеса – это не текст, который люди читают глазами, она не может быть рассчитана на несколько «предъявлений». Читатель при необходимости вернется на пять страниц выше, перечитает, вникнет. Даже фильм можно промотать назад. Всего этого в театре не сделать. Поэтому текст, предназначенный для сцены, не может быть вялым и невнятным – во всяком случае, у хорошего драматурга, а следом за ним у переводчика. Пьесу надо проверять на слух, она должна предельно ясно нести мысль и чувства, не разжевывая, но так, чтобы режиссер и актеры поняли автора. Потом они сами спрячут лишнее, загонят его в подтекст, для этого надо оставить им в репликах и особенно в ремарках «воздух». А еще пьесу надо проверять «на зуб», текст должен быть удобопроизносим для актеров, иначе они начнут пороть отсебятину, и обижаться на них за это не приходится, обижаться надо на себя. Как говорил драматург Генри, alter ego самого Стоппарда в пьесе «Отражения»: «Ну, написал я текст — единожды. А Максу каждый вечер его говорить приходится. Меня совесть замучила». Может, кстати, у других переводчиков эта реплика звучала бы иначе, но так перевели эту пьесу мы с Татьяной Тульчинской.
Недавно появился новый перевод «Ромео и Джульетты» Ивана Диденко. Как вам кажется, насколько быстро устаревает художественный перевод? От чего это может зависеть?
Язык – живой организм, в нем происходит много естественных процессов, в том числе смена лексики и серьезные изменения в синтаксисе. Но самый важный фактор все же – целевая аудитория. Если я перевожу, допустим, сказку 18 века, я буду делать ее по-разному для массового издания, предназначенного для современных детей, и для малого научного тиража, предназначенного для историков литературы. А если я готовлю ее для сцены, то появится еще и третья версия. Потому что мы говорим не так, как люди 18 века, и даже, поверьте, не так, как говорили герои Чехова. Темпоритм иной.
Часто ли вы сталкиваетесь с тем, что какие-то культурные вещи приходится адаптировать, изменять? Было ли это так в случае со «Скеллигом»?
Да, разумеется, перевод – всегда мост между культурами. Иногда текст максимально одомашнивается, иногда наоборот важно сохранить и растолковать какие-то реалии. Пьесу мы с Татьяной Тульчинской написали по двум книгам Алмонда: «Скеллиг» и «Меня зовут Мина». Когда я их переводила (дело было не вчера, «Скеллига» я делала 17 лет назад, а «Мину» десятью годами позже), текст подкидывал немало мелких задачек и крупных задачищ, многое я сейчас просто не помню. Но один пример приведу. В пьесу эта сцена не вошла, но в книге Мину дразнят и обижают одноклассники. И, естественно, детские дразнилки для русской версии мне пришлось придумать самой. Так появились «Ромашки для невменяшки» и «Водица для психбольницы».
Максим Николаевич Cоколов (режиссер «Скеллига» – прим.ред.) сказал мне в интервью, что многое добавил в инсценировку из романа. Как вы относитесь к такому сотворчеству?
Радостно отношусь. «Театр драматурга» остался в 19 веке, да и тогда наверняка были вмешательства в текст – пусть не режиссерские, но актерские. Но теперь, в эпоху режиссерского театра, текст – точно не священная корова, все должно работать на режиссерский замысел. Другое дело, что и режиссерам стоит брать текст себе созвучный, не самовыражаться в ущерб идее, заложенной в оригинальном произведении – будь то проза или пьеса. Все, что сделал Максим Соколов, я очень одобряю. При этом понимаю, что это не единственно возможная, а одна из десяти или сотни возможных трактовок. Так пусть будут десять или сто спектаклей, я буду только счастлива и все буду смотреть с радостным удивлением. На то и театр!
Фантазийная реальность, которую Максим Николаевич придумал для «Скеллига» – она вас удивила? Вы ее сразу приняли?
Вполне! Я ведь не только в переводе не-буквалист, но и в жизни тоже. Что-то нам с Таней виделось иначе, но ведь недаром Алмонд – магический реалист, единственный магический реалист в детской литературе. Режиссер Максим Соколов и сценограф Настя Юдина – замечательные профессионалы. То, что они напридумывали, нам и не снилось. По-моему, отличная работа. И подростки, целевая аудитория этой постановки, тут же отозвались! Причем в спектакле есть какие-то мемы, от которых школьники аж взвизгивают, а я их уже не считываю. Но все безусловно принимаю.
Можете дать совет начинающему переводчику? С чего сегодня важно или нужно войти в профессию?
Нужны адское терпение и прилежание и, одновременно, постоянная готовность расправить крылья и взлететь. Помните цитату из Уильяма Блейка: «Познавши счастье в поднебесье, как может птица в клетке петь?» Эти строки все время повторяет Мина в «Скеллиге». Это про свободу творца. А перевод – это творчество.
