Ольга Шайдуллина, Антон Калипанов

Ваш спектакль по роману Айтматова создан совместно с Музеем истории ГУЛАГа и начинается с того, что директор музея рассказывает предысторию постановки, держа в руках помятую крышку от кастрюли. Как это придумалось?

Ольга: Нам нужно было как-то рассказать зрителям, что в спектакле участвуют настоящие предметы из ГУЛАГа, ввести их в контекст. Писать об этом на афише или в программке не хотелось, потому что не все прочитают, поэтому директор музея и продюсер спектакля Роман Романов рассказывает об этом перед началом.

А какие еще предметы участвуют в постановке, помимо крышки?

Антон: Там много реальных вещей. Домики буранного поселка – это фонари, которые брали с собой заключенные, когда спускались в шахты. Кажется, они с Чукотки. Есть кружка, в который кукла Зарипы стирает белье, и она стоит на консервной банке, которую заключенные использовали как узел электропроводки.

Ольга: Самый страшный предмет для меня почему-то – это железная банка, в которой актер приносит воду. Это самодельное ведерко из большой консервной банки, у нее вырезан верх и ручкой приделана проволока. Причем видно, что это самодел: дырки сделаны гвоздем неумело. Крышка у нее не оторвана до конца, может, они в этой банке не только воду носили, но использовали ее как кастрюлю, например.

Антон: И еще там есть тарелка, в которой артист выносит песок. Почему-то в этих лагерных тарелках дно выдавлено полукругом – то есть она не стоит. Мы не знаем точно, почему так, и в Музее нам не ответили, но тарелки там практически все такие.

Как вообще возникла идея сделать спектакль в Музее ГУЛАГа?

Ольга: Роман, директор музея ходил со своими детьми на все детские спектакли «Таратумба», так мы и познакомились. А потом он предложил нам сделать что-нибудь для Музея ГУЛАГа.

Антон: Причем они сами предложили нам взять экспонаты в спектакль. Мы даже не думали, что это возможно. Они же подписаны все, из архива. После показа мы убираем их в коробочку, они хранятся отдельно. Когда музей впервые пригласил нас в хранилище, там столы были усеяны этими предметами. Конечно, было то, что мы не могли использовать: тряпичные куклы, какие-то часы, вещи в единственном экземпляре.

А какие были ощущения, когда вы первый раз с лагерными вещами столкнулись?

Антон: Когда мы впервые зашли с нашим художником Виктором Никоненко в хранилище, атмосфера была ну, такая, гнетущая. Я чувствовал себя достаточно неловко, трогал эти предметы, а потом шел мыть руки, потому что у них очень сильная энергетика. Конечно, был дискомфорт, потому что мы понимали, откуда они.

Ольга: Причем действительно понимали: незадолго до начала работы над спектаклем мы ездили на Соловки, были в том числе и на Секирной горе, где был штрафной изолятор Соловецкого лагеря.

Антон: Там братская могила, куда тела просто сваливали.

Ольга: Не знаю, как описать то, что ты там чувствуешь. Это даже не ужас, там тебя просто съеживает. Ты стоишь и понимаешь, что это больше тебя и не умещается в тебе никак. Что ты не можешь расшириться до такого масштаба, чтобы это понять и уместить в себе. Не то, чтобы мы специально туда ехали из-за Айтматова. Но когда мы вернулись оттуда, нам Музей сделал официальное предложение поставить этот спектакль.

А почему Айтматов?

Антон: С эти автором у нас вообще давняя история: мы всегда хотели, да и сейчас хотим, поставить его «Пегого пса, бегущего краем моря». Мы фанаты Айтматова, его слова, текстов…

Ольга: …его ощущения времени. Может, потому что у нас тюркские корни. У него уникальное ощущение мира, которое ни с чем не сравнится. А здесь вдруг все сошлось: и предложение Романова, и поездка на Соловки, и наше давнее желание поставить Айтматова, и Музей истории ГУЛАГа. Нам теперь даже говорят, что мы с этой темой в тренде, что мы модные. Мол, до какой степени страна дошла, что даже в театре кукол об этом говорят. Но у нас совершенно не было агрессии, желания кому-то что-то доказать. У нас было больше любви: к Айтматову, к тексту – нежели негатива по отношению к действительности.

А расскажите, как инсценировку делали.

Антон: Из этого большого многослойного романа нужно было сделать вменяемый текст на полтора часа, внятную историю. Мы хотели изначально и линию с инопланетянами взять и другие вещи, а потом спустили себя с небес на землю и решили оставить именно историю Абуталипа и Едигея, причем это линии разных времен. Мы резали Айтматова, обливаясь слезами, потому что красиво написано и хочется, чтобы зритель услышал его текст, ведь мало кто читал.

Ольга: Все равно мы старались архитектонику предложения сохранить, потому что в нем есть свое течение, свое время, ритм. Но иногда были совсем уж не театральные вещи, и мы боялись уйти в литературный театр.

Вы также играете спектакль на Малой сцене Гоголь-центра. Разница ощутима?

Ольга: Когда нам предложили играть в Гоголь-центре, мы, разумеется, согласились. Это не только расширение аудитории и выход на нового зрителя, но еще и мощнейшее место для проекта, актеров и нас. Конечно, там есть свои особенности, во-первых, чисто технически в Гоголь-центре площадка отличается: сцена больше и нам приходится отбивать ее светом. Но главное волнение было насчет зрителя.

Антон: Да, это абсолютно разная публика. Одно дело, зрители в Музее ГУЛАГа, которые пришли уже с определенным знанием контекста.

Ольга: Туда приходит человек, который понимает, что театр в музее требует определенного настроя. В Музее ГУЛАГа очень часто зрители сначала идут в музейную экспозицию, где работает мощнейшая команда. Они проводят просто дивные экскурсии для зрителей, и потом уже все идут на спектакль. А в Гоголь-центре люди, которые привыкли к театру и не связывают эту постановку с музеем. Для нас было очень волнительно, как вырванный из контекста музея спектакль будет там жить и звучать. Но здесь важна и сама тема, которая сейчас во многом созвучна истории самого Гоголь-центра, к сожалению.

Антон: Еще интересно, как зрители театра в принципе реагируют на театр кукол. А когда мы приехали туда в первый раз, техническая группа Гоголь-центра спросила: «А что, сегодня дети придут?» – ну, такие стереотипы.

А на какой возраст зрителей вы ориентировались? Вам кого важно видеть на спектакле?

Антон: Конечно хотелось бы, чтобы молодежь ходила. В Музее ГУЛАГа как раз очень много молодых посетителей, в том числе иностранцев. С детьми не приходят, потому что знают, куда идут. Это в театр, если написано 6+, то приведут трехлеток, а тут идешь в Музей истории ГУЛАГа и понимаешь, куда ты ведешь ребенка. Сразу думаешь, должен ли он в раннем возрасте в это окунуться или какое-то время должно пройти, чтобы он смог понять.

Художник спектакля – Виктор Никоненко. Почему решили пригласить именно его?

Антон: Во всех предыдущих спектаклях «Таратумба» художниками всегда были женщины, а здесь мы чувствовали, что это должен быть мужчина. Мы решили рискнуть и обратиться к Виктору Никоненко, пришли к нему и рассказали нашу идею. Нужно еще понимать, кто такой Никоненко – признанный мастер, работающий со многими известными режиссерами, а кто мы.

Ольга: Ему, конечно, понравилась идея в плане материала, но он нам сразу сказал, что, если хотите просто в куколки поиграть, то это не со мной.

Антон: Сначала он нам показывал не эскизы, а референсы, рисовал свои мысли и настроение на эту тему. Мы с ним часто встречались, делились, сочиняли сцены. Сидели вместе и придумывали, несколько месяцев. А когда художник все придумал и режиссер все придумал, то вот тут начинается самое интересное, так и рождаются идеи.

Расскажите про актеров. Они же все драматические, не кукольники?

Ольга: Мы брали актеров, будучи уверены в том, что они чистоплотны по отношению к своей профессии. Что они чувствуют театр кукол и верят в то, что его выразительность не менее жизнеспособна, чем тот театр, в котором они привыкли играть. Хотя, конечно, для них это была большая работа. На репетициях было жестко: актер должен делать любой поворот куклы в одно касание. Ты куклу поставил и дальше не поправляешь ее, отпустил и больше не имеешь права трогать. У тебя один шанс. Антон очень строго следил за этим. Они на самом деле работают как снайперы.

Антон: Мы на репетициях также выстраивали и жесты рук, чтобы актеры двигали кукол не формально. Вот они выполняют жест, но их руки совершенно не верят в это, а ведь руки в театре кукол – тоже инструмент. Иногда было очень небрежно: они просто их трогали. Но ты можешь просто повернуть кукле голову, а можешь сделать это аккуратно. У нас, например, есть сцена, где Абуталипа избивают. Там актер выключает настольную лампу, но свет на кукле остается. Сначала мы хотели, чтобы света на нем не было, чтобы в темноте поменяли ему позу. А Никоненко увидел, как актер работает руками с куклой и предложил оставить свет, чтобы было видно, как он ее укладывает.

Никоненко знал, что будут драматические актеры?

Ольга: Да, он был в курсе, конечно, но нельзя сказать, что техника шарнирных кукол была использована специально под драматических артистов.

А почему именно эти актеры появились в вашем спектакле?

Ольга: Когда мы придумывали Айтматова, мы уже знали этих людей, мы шли от их личности, и каждый в итоге встал на свое место.

Антон: Мы брали актеров типажных. Но нельзя сказать, что они первый раз взяли в руки куклу. Вячеслав Ямбор, например, занят в других наших спектаклях. А у Олега Шапкова, номинированного на «Маску» за роль Едигея, вообще интересная история: он сначала, как и я, учился на кукольном отделении, а потом его «за великие заслуги» перевели на драматическое. Мы с ним знакомы еще по работе в Нижнем Новгороде.

Ольга: До этого с Олегом мы в качестве режиссеров не работали: я была в его театре завмузом, а Антон когда-то был его партнером по сцене. Это актер опытный, он повидал много театров, у него свое представление о режиссере. Я думаю, он по-своему тоже переживал наш союз: он нас все-таки знал еще студентами, а мы вдруг чего-то от него хотим, начинаем диктовать свои правила, продавливать в каких-то местах. Но, когда актер думающий, это особенно интересно. Если он склонен к размышлению, то становится соавтором.

Антон: Кстати, с актерами получились какие-то удивительные совпадения. У Евгения Козлова, который играет Абуталипа, тоже двое сыновей, как и у героя. А у Славы Ямбора, главного чекиста в спектакле, первое образование юридическое. То есть он реально составлял раньше протоколы, изучал допросы, со всем этим знаком. Это чистое совпадение, мы не знали.

Ольга: Зритель как-то на обсуждении сказал, что он слишком обаятельный для этой роли, а нам и нужна была его обаятельность. Зачем делать какого-то монстра, нам не нужен был антигерой, люди-то обаятельные все это вершили.

Расскажите подробнее про обсуждения, которые проводите после специальных показов для школьников.

Ольга: Уже было два таких спектакля с обсуждениями, нам было важно услышать мнение подростков. Многие говорят, что после посещения экспозиции этот спектакль для них сложился, что они смогли его прочувствовать. Говорили, что для них очень важно, чтобы сначала показали какую-то документальную вещь, а потом художественную. На последнем обсуждении были ребята, читавшие роман, они спрашивали о том, как создавалась инсценировка, интересовались, почему мы историю про манкурта не оставили. Шапков им сказал, что история манкуртов здесь не рассказана как легенда, но зашита внутри, что манкурты – это как раз те, кто совершал в те годы все эти дела.

Будет продолжение работы с Музеем ГУЛАГа?

Антон: Сейчас у нас готовится второй проект, это будет работа по Стругацким, для взрослых. Здесь мы шагаем в неизведанную даль, потому что сами никогда не видели ту систему кукол, которую хотим в нем использовать.

Ольга: Тут был большой вопрос в выборе художника. Мы работаем с ними, каждый раз исходя из материала, у нас нет кого-то одного. Здесь мы выбрали материал, но полгода не могли найти художника. Кого-то хотели позвать, но понимали, что одним будет тесно в этих рамках, другим скучно в куклах.

Антон: И какое-то провидение снова: в итоге будет кинохудожник Сергей Февралев, он взял сейчас «Золотого Орла», работает с Шахназоровым, с Лунгиным.

Ольга: А самое интересное, что он начинал как кукольный художник! Я ему говорю, вы понимаете, мы занимаемся театром кукол… А он начинает рассказывать, что у него когда-то был свой маленький театр кукол и он с ним ездил по разным площадкам, сам мастерил кукол. Это просто космос, мы не знали об этом заранее!

Антон: Причем, особенно круто, что материал располагает именно к кинохудожнику, так что мы будем использовать его киноопыт.

В этом году вы сразу с двумя спектаклями участвуете в Russian case «Золотой Маски».

Ольга: Да, мы сами в шоке! Самое интересное, что второй спектакль, «Как найти Вифлеем», мы даже не подавали, потому что он только что вышел. Сначала взяли в программу Айтматова, а потом звонят и говорят: «Вы знаете мы, кажется, вошли во вкус, не могли бы вы и второй спектакль сыграть?».

Антон: Мы делали его совместно с Филармонией, это тоже был долгий путь. За основу взяли рождественский рассказ Брюсова «Дитя и безумец», но нигде не рассказываем об этом, к сожалению, потому что название отпугивает мам. Мы указываем в программке Брюсова, но без упоминания повести.

Ольга: Потому что если родители увидят это название, они в жизни не поведут ребенка на спектакль. А это очень умный и серьезный рассказ, мы оставили всю философию и попытались сохранить его настроение. Нам драматург специально писал пьесу на сюжет Брюсова, переложили его на современный язык, к тому же перевели в более игровую форму, более доступную детям по образности.

А как вам вообще в частном театре работается?

Ольга: С одной стороны, круто, потому что балуешь себя: работаешь только с тем материалом и с теми артистами, с которыми хочешь. К тому же мы не зависим от сроков: «И дольше века длится день» мы делали долго, в этом спектакле вообще много казахской текучести, мы долго запрягали, как восточные люди. И даже премьеру отодвинули на несколько недель, когда поняли, что не успеваем. Но с другой стороны, мы делаем это не на бюджетные деньги, а вкладываем свои.

Антон: Если честно, нам везет с людьми, которые нас окружают: были и есть те, кто всегда нас поддерживает. В Москве нам очень помогли Алексей Малобродский с Татьяной Лукьяновой, собственно, благодаря им мы вообще здесь и начали заниматься куклами. Еще когда Таня работала в ДК на Яузе, она нас пригласила туда: мы начали в камерном зале что-то играть. Они нам тогда искали площадки, предлагали продолжать ставить спектакли. Также Филармония нас принимает: поставляют необходимую аппаратуру, построили нам черный кабинет. Без помощи других мы бы не выжили, у нас нет менеджерских талантов, чтобы продвигать и продавать. Собственно, мы живем благодаря людям, которые в нас верят.

Фотография - taratumb.com