Владимир Бирюков

Пьеса Николая Коляды впервые ставится в театре кукол. Почему вы решили взять этот материал?

Всегда ставишь о том месте, в котором живешь, а это очень созвучная моему театру история. В тексте есть та обездоленность, что присуща нашему Пензенскому театру «Кукольный дом»: мы 28 лет живем в комнате на 56 м2, и у нас нет никакой надежды на перемены. Местные власти нас не замечают, ни во что не ставят, наоборот, всячески пытаются замолчать ситуацию. Потому что если говорить о наших победах, то придется говорить и о наших бедах. Почему там брошенные куклы в начале и в финале спектакля? – Потому что это же брошенные мы.
Здесь и равнодушие власти к нам, и равнодушие людей друг к другу вообще, и разобщенность, и жестокость. Вот это меня достало просто, так что криком кричать хочется. Но куда не кричи, на тебя наплюют, через тебя переступят, каждый будет выживать сам по себе.

Раньше не так было?

Я вспоминаю советские времена без особой ностальгии, но вот в нашем дворике в детстве были свадьбы общие, проводы в армию общие, похороны общие. Ведь простые люди в России жили всегда плохо, но история эта не о нашей бедности финансовой, а о нашей бедности внутренней. Но почему-то время, которое наступило, настолько исковеркало нас всех, что за 20 рублей можно ребенка выбросить из маршрутки в -30. Бабушка восьмидесяти лет в больнице упала c каталки и до утра так лежала, ее никто не поднял. Новогодние елки с девятого этажа тебе на голову скидывают. Вот какими мы стали. Это самое страшное – отсутствие сочувствия и сострадания, жалости и любви друг к другу.

Это 90-е так нас изменили?

Я думаю, да, потому что идеология изменилась. Мы раньше были все вместе, а сейчас каждый сам за себя. Сегодня нам этот посыл диктуют с каждого экрана телевизора. Мне так кажется, я не имею ответов на этот вопрос, но он меня тревожит.

Вы же здесь все равно выходите за рамки 90-х, за рамки города, делаете более общую историю.

Да, конечно. Почему я перенес действие от бани на этот полустанок. Жизнь действительно проходит мимо, как поезда, а мы только в мечтах пытаемся ее изменить. Такая вот ленность русских: вот если бы да кабы, какие-то чудеса произойдут, остановится поезд – вот тогда мы и заживем. Да не заживем! Потому что разрушено основное – любовь людей друг к другу.
90-е важны лишь как антураж, ведь не важно, Софокла ты берешь, Еврипида или Коляду, если находишь там тему, созвучную сегодняшнему дню. Мы его играли в Москве, в Рязани, в Пензе, и везде люди просто навзрыд воют по окончании спектакля.

И молодежь?

Ну, и молодежь тоже, но понятно, что они считывают свое: смешной текст, грубоватые шутки. Может, они не до конца понимают, о чем это, что туда заложено. Но глаза все равно на мокром месте, особенно у девушек.

А почему у вас Сережа в конце возвращается к жене, в пьесе он уходит и все.

Потому что зачем тогда ставить? Там же просто кладбище в финале, так нельзя. Поэтому я, конечно, этого Сережу вернул. У Коляды он уходит и не возвращается никогда. Понятно, что запил и где-то на помойке околел. В конце пьесы остаются два одиночества: бабка и тетка. А в спектакле он возвращается вдруг с этой елочкой. Откуда он ее взял, кто знает. Я все время их разъединяю и соединяю, они сначала порознь, а в финале объединяются в одну семью.

И все равно они у вас остаются покинутыми в конце, хоть и вместе.

Да, но вместе и любую беду пережить легче, не так больно. Потому что есть, на кого опереться, есть, кому пожаловаться и поплакаться. Очень важно не оставаться одному.
Мы сейчас все отгораживаемся друг от друга. Почему не решаются проблемы? – Нет гражданского общества. Люди не транслируют свои нужды и потребности. Вот у нас в театре зрительный зал на третьем этаже, и мы туда поднимаем зрителей на колясках, потому что лифта нет. Мамы со слезами благодарят нас за это, но дальше благодарности дело не идет. Само общество не требует изменений: лично мне помогли, и слава богу, а то, что это касается всех нас... При этом говорят очень много красивых и умных слов о доступной среде и прочем, но на деле ничего не делается.

Вы пьесу и сократили и изменили, как вы ее переосмыслили?

Да, я сократил и мы дописали отдельные сцены. У Попугая же вообще нет реплик в пьесе. Это хорошая находка Коляды, только у него она не имеет никакого развития. Я же, когда читал пьесу, понял, что Попугай обязательно должен разговаривать и играть на гармони.
Кроме того, когда выбираешь материал, сразу предполагаешь, кто из твоих актеров будет занят. Большая удача, что я сразу понял, что Бабку должен играть Руслан Джурабеков. Там вообще все актерские работы замечательные, но Руслан – это еще и мой режиссерский подвиг, ведь на женскую роль мы решились поставить мужчину. Но, слава богу, что он даже не пытался играть женщину, хотя мы искали голосовые краски, конечно. У нас им придуманные сцены, например, когда Бабка мальчика ругает. Это же зависть ее, а не злоба: одиночество заставляет нас оскорблять других людей. Ей бы самой такого мальчика. Пусть он и двоечник, пусть сопли у него по колено – неважно. Она бы его любила, а он отвечал бы ей такой же любовью.

Ну, вот благодаря вам у Бабки есть Попугай.

А это же прикольно – какой-то попугай африканский в России, на улице, зима страшная! Бабушке же, наверное, неловко одной пить, обязательно должен быть собутыльник, чтобы заодно поговорить. И он нахватался от нее всего: он и курит, и пьет, в общем, нормальное такое существо, разделяющее ее одиночество.
И вот еще трясущийся Сережа, которого вчера закодировали. Почему у него происходит срыв, почему он начинает выговаривать своей жене гадости про сожженные перекисью волосы, про выщипанные брови? – Это же не о бровях, а о том, что она всю жизнь занималась собой, а не им. Поэтому пусть хотя бы в конце они все будут вместе, впятером, с попугаем и мальчиком.

А расскажите про музыкальное оформление. У вас в Пензе перед спектаклем в фойе что-то же звучит?

Да, «Чайф»! У меня перед всеми спектаклями, и детскими, и взрослыми, звучит определенная музыка. Каждый имеет свое музыкальное настроенческое решение. Зритель входит и должен сразу понимать, в какую историю он попадает: веселую, лирическую или мистическую. Я и сам перед началом прихожу сказать пару слов, но все это происходит внизу, в фойе. Потому что, когда люди попадают в зал на третьем этаже, они попадают уже в пространство спектакля, я не имею права туда вторгаться.

В спектакле на экранах старых телевизоров идут отрывки фильмов, как вы их подбирали?

Здесь я вспоминал свое детство и маму. В то время все ориентировались на образы из кинофильмов, оттуда черпали идеалы чистой, красивой любви. Такое созвучие фильмам я и искал. Вот у Коляды, например, Бабка вскрывала чужие почтовые ящики. Зачем – непонятно. И я подумал: может, у нее какая-то тайная любовь была? Мне очень нравится французский фильм «Мужчина и женщина». Может, у нее тоже какой-то француз был когда-то? Они в советское время встретились и полюбили друг друга, а он уехал. А теперь она ждет от него письма, поэтому и лазит в ящики – не из вредности, а от потребности любить.

Куклы очень подвижные и сложные, причем не сразу понятно, что ими управляют два человека. Второй сидит внизу и совсем ничего не видит?

Да, вообще ничего. Головой управляют вслепую – это невероятная синхронизация с партнером! Они становятся почти одним целым, одно дыхание на двоих. При том что я вообще не понимаю, как им это удается. Понятно, что мы репетировали очень долго, понятно, что на каждый слог – свой поворот головы. Это замечательно, что они живые и у них получается каждый раз по-разному. Но как они эти синхроны делают! Это особый дар раствориться в другом человеке.

При том, что спектакль статичен и герои на протяжении всего действия сидят и произносят текст, это совершенно не скучно.

Он выставлен как кино: там есть общий, средний, крупный план. Мне было сразу ясно, что нужно строить кино, иначе эту пьесу было не сыграть. Статика в театре кукол просто смерти подобна! В здравом уме взять эту пьесу невозможно.

У вас в спектакле надежда есть, а есть она в жизни?

Нет, нет надежды. Ну, и куклы остаются в финале одни, один на один с миром. Выживут они в нем? Если будут держаться вместе, выживут, если нет, то погибнут все однозначно. Ну, а какая в жизни надежда? – На перемены нет никакой надежды.