"Попугай и веники", Театр "Кукольный дом", Пенза
Знаю, вы пришли в театр кукол из драматического театра. Как вы оказались в «Кукольном доме»?
Случайно совершенно попал в театр кукол и абсолютно счастлив, до этого двадцать лет отработал в драме. В «Кукольный дом» на спектакль «Убить Кароля», получивший «Золотую Маску» в 2014 году, искали драматического актера на роль Окулиста, предполагали живой план. Пришел, познакомился с Владимиром Ивановичем Бирюковым, он говорит: «Смотри, куклы… если получится, то будет роль, а не получится – не будет». А я же не умел ничего! Но, в общем, получилось. Живого плана в итоге не было, только марионетки.
То есть вам дали в руки сложнейшую из кукол, марионетку, и отправили на сцену?
Вы понимаете, я же в этом вопросе был полное дерево. Мне Бирюков сказал, что это самая простая кукла! В этом и дело, иначе я просто не согласился бы и убежал от них.
Хороший такой маркетинговый ход…
Это, скорее, система Станиславского: я и сам поверил в это (смеется)! Потом во время репетиций я в течение многих дней заново учился ходить, садиться, поворачивать голову поднимать руки – куклой. Причем по ходу репетиций она все хуже и хуже начинала двигаться. Я помню, когда еще в самый первый раз взял марионетку, она очень хорошо пошла.
Новичкам всегда везет?
Скорее, дурачкам (смеется)! Ну, а потом я, конечно, учился, пытался освоить эту историю. Это все равно что сначала ходить на ногах, а потом начать ходить на руках. Как человека, который прилетел из космоса, всему учат заново – точно так же со мной происходило. Театр кукол – это другая планета, другая вселенная, с иными законами. Если в драме ты пытаешься все решить через себя, через собственное тело, то здесь тебя нет, а есть маленькая деревянная штуковина, и только через нее можно что-то сделать. Больше, собственно, ничего у нас нет. Это вызов серьезный, и это, правда, классное ощущение, драйв, кайфовый творческий процесс.
Вас же за роль Окулиста номинировали на «Золотую Маску»! Получается, человек первый раз взял в руки куклу, и тут…
Просто человеку, наверное, надо было давно взять куклу в руки, а он думал, что он драматический артист. Ну, конечно, это случай. И Владимир Иванович Бирюков. Попади я, не дай бог, в другой театр кукол – ничего бы не случилось. Я был бы самым несчастным человеком на Земле! Это вопрос личности режиссера, с которым вы сотворчествуете, а Владимир Иванович дает эту возможность – и в этом кайф. Спектакль «Попугай и веники» сочиняли все вместе, создавали новое пространство и новую историю, переписывали пьесу.
Когда узнали, что будут ставить Коляду, вы что подумали?
Ну, вот если бы вам сказали, что будете играть в Коляде, вы бы что подумали?
Я была бы просто счастлива!
Ну, я просто немного старше вас, нас так учили в институте… мастера не очень любили Коляду. И поэтому было тем более интересно работать над его пьесой. Это же набор монологов, ситуаций, рефлексий по поводу 90-х. Конечно Владимир Иванович перевернул ее с ног на голову, мы начали придумывать совершенно другую историю. Она, наверное, совпадает с историей Коляды, но на 3-4%.
А о чем ваша история?
Зрителям виднее. Но что нам хотелось сказать… Что человек не может быть человеком без ощущения смерти. Только при угрозе жизни мы начинаем понимать важные вещи. Можем не уделять время близким, но, как только становимся лицом к лицу с проблемой смерти, осознанием, что человека никогда больше не увидим… Любая пьеса Коляды про преодоление смерти. Такую историю хотелось сочинить, но получилось ли у нас это, – вопрос зрителю, который смотрит со стороны.
Там еще и тема одиночества присутствует: спектакль начинается с покинутых кукол и кончается ими.
Да, понятно опять же, почему одиночество: даже когда человек рождается, он не одинок, а умирает всегда в одиночестве. Там, может быть, читаются 90-е годы, но мы этого временного контекста не хотели. Это история вне дат, вне пространства 90-х. Это притча, которая может быть рассказана как про времена Шекспира или Ивана Грозного, так и про теперешние.
Как вы образ Бабки создавали? Стояли в очередях, ездили в автобусах?
Да нет, конечно! Я вообще не очень верю в процесс наблюдения. Образ же появляется не от того, что мы подсмотрели что-то. Он просто рождается, и все. Из того, что увидел когда-то случайно, из далеких воспоминаний. Наверное, здесь есть что-то от моей тетки или бабушки, возможно, я взял это из чьих-то рассказов. У нас в Костроме, откуда я родом, бабушки разговаривали с таким небольшим говором и употребляли слово «дура» просто как междометие. Их уже, правда, не осталось всех, но для меня важно, что эти люди живы до тех пор, пока их помнят.
Мне здесь был интересен актерский переход от острохарактерности к серьезному разговору о смерти. Это действительно вызов. Смотрится очень бытовой историей, но это не так. Там важен переход от смеха этого сумасшедшего, от не очень приличных шуток к серьезному разговору, когда Бабка в конце утешает героиню, что ее муж вернется, что не будет на земле ненависти, а все будет хорошо. Но ведь не в смысле, что все хорошо будет здесь. Хорошо будет после жизни. Люди так всегда себя успокаивают, но мы же прекрасно понимаем, что все это наступит после чего-то, пусть не смерти, но чего-то еще.
А кто придумал вашей Бабке ногти накрасить?
Слушайте, я не помню, это родилось в процессе репетиций. Мы как-то не запоминаем, кто что придумал.
Вы это без художника придумали?
В тот момент, когда мы накрасили ей ногти, Виктора Леонидовича просто не было в Пензе. Я точно придумал их немного отковырять… А накрасить, наверное, предложила Ольга Шнитко – мой соавтор в роли Бабки, поскольку она женщина и понимает в этом.
А как репетировали? Выстраивали сцену за сценой?
Мы все-таки не выстраивали, мы придумывали. Это не был процесс полной простройки, как в драматическом театре. Это было трудоемко по количеству времени и, конечно, не без мучений, но для меня это был процесс сотворчества, сопридумывания всего. Процесс легкий и интересный. Там особо не разбежишься, ведь они буквально прикованы к этому полустанку, к этой паперти и помойке. Мы пытались в заданной статичности найти другие выразительные средства: внутренние, актерские. А это мое любимое занятие, поэтому мне все было в кайф.
