"Суини Тодд, маньяк-цирюльник с Флит-стрит", Театр на Таганке, Москва; "Микадо, или город Титипу", Театр музыкальной комедии, Екатеринбург
Насколько я знаю, Стивена Сондхайма в России не ставили, несмотря на то, что он настоящий «живой классик» мюзикла. Из всех его работ вы выбрали именно «Суини Тодда» – почему?
Я познакомился с творчеством Стивена Сондхайма в 2004 году, когда мой друг Иван Викулов, ныне артист Московского театра оперетты, попросил помочь с переводом мюзикла для дипломного спектакля, который они делали с американским режиссером. Это был «Суинни Тодд». Именно тогда я открыл для себя этого композитора и невероятно в него влюбился, во мне возникла эта «бацилла Сондхайма». Дальше, конечно, я познакомился и с «Маленькой ночной серенадой», и с мюзиклом «В лес», и с другими его работами. Но первая встреча – самая дорогая встреча, как первая любовь. Поэтому у меня даже не было сомнений по поводу выбора материала, когда я понял, что хочу сделать мюзикл Стивена Сондхайма.
Решение пространства в «Суинни» необычное. Многие даже говорят, что это «иммерсивный мюзикл». Как вам пришла мысль о необходимости сблизить зрителей и актеров, сделав их почти равноправными участниками действия?
События развивались следующим образом: спектакль вырос из проекта «Репетиции» театра на Таганке, и изначально я пытался придумать такое решение пространства, чтобы не использовать никакие декорации. В формате эскиза сделать их «полноценными» невозможно. Но при этом сама история должна была быть понятна. Тогда родилась идея, что пространство – это одна большая пирожковая миссис Ловетт, а все зрители – ее посетители. Мы взяли из буфета театра на Таганке столы и посадили за них людейНо один стол – и это для меня очень важный момент – был из спектакля «Добрый человек из Сезуана» Юрия Петровича Любимова. С этой мебелью мы показали эскиз, который был принят. У нас не было цели выделиться за счет формата или за счет модной иммерсивности. Честно говоря, когда мы репетировали, не было еще ни «Вернувшихся», ни «Черного русского», и понятие это было далеким зарубежным термином. Главное, что образ пространства «попал» в материал, стало понятно, что все работает, дополняет историю. А если форма давит на содержание, это неправильно, никому не нужна притянутая за уши оригинальность.
В Театре на Таганке есть богатые музыкальные традиции. Как-то с ними считались?
Мне работалось прекрасно, потому что повезло с актерами, с коллективом: у всех горели глаза. Во всех смелых начинаниях и безумных идеях меня поддержала директор театра Ирина Апексимова. Когда мы с художником-постановщиком Евгением Тереховым в первый раз рассказали, что планируем полностью перестроить зал театра, это звучало как сумасшествие. Но эта смелость была вознаграждена тем, что, в конце концов, получился интересный, живой спектакль.
Думая о традициях, я благодарил Юрия Петровича, ведь он воспитал таких прекрасных поющих артистов! Они замечательно принимали музыкальный материал. Мне кажется, что именно этот мюзикл (а не «Призрак оперы», например!) подходит атмосфере, если можно так сказать, к имиджу театра. Он не ощущается чужеродным, как вставной зуб. Для меня было очень важно это чувство гармонии.
В подзаголовке другого вашего спектакля, номинированного в этом году на «Маску», «Микадо» написано: «Оперетта-комикс»: столкновение современности и истории, где и то и другое – лишь художественный вымысел... Но в оперетте есть и актуальные для викторианской Англии, и для современной России политические вопросы. Как работали с этими темами?
Мы не отказываемся от ассоциаций с сегодняшним днем, которые изначально заложены Салливаном и Гилбертом. Но мы лишь учитываем их, не педалируя эти вопросы. Я довольно строго следую за авторами произведения, стараясь сохранить их мысли и дух их истории. Весь сюжет «Микадо», с его нелепыми законами и бюрократией, очень актуален. Другой вопрос, что мы не превращаем его в хлесткую и жесткую сатиру. В первую очередь, это светлая смешная оперетта.
«Рождество О'Генри» – камерный мюзикл, «Микадо» – наоборот, масштабный, «Суинни Тодд» – мрачный, а «Гордость и предубеждение» – жизнелюбивый. Эти контрасты случайны, или вы специально стараетесь все время пробовать что-то новое, часто совершенно противоположное тому, что делали раньше?
Контрасты в выборе материала, конечно, не случайны, надеюсь, что и впредь получится не повторяться, находить что-то новое. Это намеренная тактика, если можно так сказать. Моя профессия позволяет постоянно пробовать что-то новое – в этом ее прелесть. Говорю только за себя: не интересно найти какую-то одну-единственную, выигрышную, стилистику, и в ней решать каждый спектакль. Теоретически можно было бы сделать иммерсивные мюзиклы «Гордость и предубеждение», «Рождество О’Генри», «Микадо», но зачем? Скучно. Пока я в самом начале пути в профессии, мне хочется попробовать все: сделать и грустный спектакль, и веселый, и камерный, хочется ставить разных авторов, композиторов, пробовать разные эпохи. Для каждого материала требуется свое, особенное решение. Это как путешествие во времени, когда каждый раз интересно открывать новую дверь и входить в новый мир. Зачем возвращаться туда, где тебе уже многое известно и знакомо? Может быть, когда-нибудь мне захочется вернуться, но… Хочу снова поработать с музыкой Сондхайма, но с другими его произведениями, другими артистами, в другом театре, а значит, это будет уже совсем другая история.
И в «Суинни» и в «Микадо» за свет отвечает Иван Виноградов, а за хореографию – Ирина Кашуба. У вас уже сложилась своя команда постановщиков?
Да, могу искренне сказать, что мне повезло, что я счастливый человек: есть люди, которые разговаривают со мной на одном языке. Конечно это Иван Виноградов и Ирина Кашуба, но есть еще Тимофей Рябушинский, художник-постановщик, с которым мы вместе сделали много спектаклей и, я уверен, сделаем еще немало.
Что скажете о мюзикле в России сегодня? Как он изменился за последние пару лет? Какие, на ваш взгляд, есть тенденции и особенности?
Мне кажется, что мюзикл в России сегодня переживает если не бум, то, по крайней мере, подъем. Сейчас в Москве нет почти ни одного драматического театра, в котором не поставили бы музыкальный спектакль. Более того, последний сезон показал, что этот жанр интересен не только театру, но и зрителю. Например, на меня произвели впечатления очень красивые спектакли «Синяя птица» в Театре Наций и «Беги, Алиса, беги» в театре на Таганке. Это правильные шаги на пути развития жанра. Расстраивает только то, что сохраняется тенденция, когда хорошие драматические артисты очень средне поют и, наоборот, прекрасные вокалисты не всегда являются хорошими драматическими артистами. Сейчас я провожу большой кастинг на мюзикл «Стиляги» в театре Наций. Нам прислали около тысячи анкет, мы пригласили почти половину артистов (другие не подходят под типаж), а к концу марта претендентов на роли останется совсем немного, именно потому, что мало кто владеет вокалом, имеет пластическую подготовку и при этом талантливый драматический артист. Мюзикл невозможен без такого синтеза.
Других общих тенденций я, к сожалению, пока не вижу. У каждого нашего театра свое лицо, свои возможности и ресурсы – как финансовые, так и человеческие. Каждый идет как в темноте, нащупывая свой путь. Это неплохо. Но не получается ситуации, которая типична для Бродвея, когда все начинают ставить мюзиклы с электронной музыкой или готические истории, или адаптации фильмов, например. В Америке в прошлом году все заинтересовались Россией – и сразу появились мюзиклы «Война и мир», «Анастасия»...
Как вы думаете, возможно ли появление сегодня качественного полностью русского мюзикла? С сюжетом из российской действительности, написанным русским либреттистом и русским композитором?
Конечно появление большого русского мюзикла возможно и, больше того, это должно произойти. Ведь когда-то в нашей стране родился «Норд-Ост», сделанный целиком русской командой, русским композитором и русским либреттистом по русскому роману. А потом, в какой-то момент... что-то пошло не так. Когда спрашивают, почему я не беру российский материал, то я отвечаю так: «Давайте мы вынем из кармана телефон и посмотрим, какой он модели, кто его сделал. Чаще всего, он произведен не в нашей стране. То же с автомобилями, на которых мы передвигаемся». Не научились мы еще делать свой продукт равноценный бродвейскому. Это грустно, и очень хочется ситуацию как можно скорее изменить. Получилось же у американских композиторов, художников сделать интересный неоднозначный мюзикл по «Войне и миру». Может быть потому, что у них не было такого груза ответственности, они не думали, что роман Толстого – наше все, и посмотрели на него свежим взглядом. Они сделали что-то новое, и, что важно, это было востребовано зрителем.
Мне кажется, есть еще одна проблема. Существует очень много литературы для композиторов на тему того, как создавать мюзикл, какая у него должна быть структура и так далее. Но эти книги написаны не по-русски, а наши композиторы, к сожалению, в подавляющем большинстве не владеют английским языком. Я, например, знаю только Евгения Загота, который читает всю эту литературу и пробует себя в жанре мюзикла. Его спектакль «Декабристы» в Театре музыкальной комедии в Екатеринбурге – любопытная и успешная работа. Но он такой один.
Про себя могу сказать, что только сейчас, впервые за пять лет, что я в профессии, я делаю мюзикл по русскому материалу. Это будет спектакль про Казанову по мотивам пьесы Марины Цветаевой. Но музыку написал известный и востребованный латвийский композитор Карлис Лацис. Для меня это только первый шаг на пути к российскому мюзиклу, но, надеюсь, и дальше буду двигаться в этом направлении.
