"Царь Эдип", Театр им. Евг. Вахтангова, Москва
Премьера «Царя Эдипа» состоялась на фестивале в Эпидавре. Как влияла обстановка этого древнего театрального пространства на сценографическое решение спектакля?
Впервые мы делали «Царя Эдипа» с Римасом Туминасом еще в 1998 году в Вильнюсе. Декорации новой постановки немного похожи, в ней осталась основная деталь – труба. Мы решили, что так будет хорошо. Но сейчас получился совсем другой спектакль. Я очистил сцену, на ней осталось очень мало вещей. В Эпидавре такая магическая и археологически-архитектурная атмосфера, что желательно вообще ничего не трогать: чем меньше декораций, тем лучше. Но труба подошла этому пространству. Хотя эффект от нее сильнее в театре, в закрытой коробке, потому что там зрителей ничего не отвлекает.
Эта лежащая в центре сцены труба, метафора рока, производит очень сильное впечатление. Как вы пришли к этому образу?
Вот все говорят «метафора рока», а я говорю «труба». Не знаю, как она возникла. Как-то стукнуло в голову. Рецептов ведь нет никаких, как можно было бы что-то создать. Поэтому я не очень люблю браться за новую работу – не знаю, сумею ли я придумать...
С каждым новым спектаклем вы все больше расчищаете пространство…
Я пытаюсь найти режиссера, который согласится вообще в пустом пространстве работать. Но чтобы мне гонорар заплатили (смеется). Пока не нашел.
В интервью вы не раз говорили, что стараетесь почувствовать и создать атмосферу пространства. Какие чувства у вас вызывал текст Софокла?
Вся эта история – настоящий триллер: там и странствия, и тайна, и любовь, и развязка – все так закручено! И хор мне нравится. Он накладывал какое-то особое ощущение.
Чем вы вдохновляетесь, когда беретесь за новый материал?
Наверное, лучшие мысли приходят, когда я долго стою под душем (смеется). У меня когда-то был преподаватель живописи, однажды на выставке висел его натюрморт, и какой-то критик или просто зритель спросил, долго ли он делал эту работу? Он ответил: «Нет, сорок лет и еще два часа». Вот так с годами что-то накапливается, мысли, идеи. Но заготовок, к сожалению, нет.
Когда вы работаете с режиссером, как вы ищете подход к образу будущего спектакля? Говорят, что между вами и Римасом Туминасом настолько тесная связь, что вы понимаете друг друга без слов.
Мы кофе пьем и обмениваемся мыслями. И интонации, выражение лица – это все тоже подсказывает решение. Римаса я слишком хорошо знаю, и он меня знает. Может быть, другому режиссеру я бы что-то совсем другое предлагал, но здесь я чувствую, когда материал его или не его.
Вы присутствуете на репетициях?
В последние десять дней, когда уже декорации поставили, всегда присутствую: в процессе репетиций может возникнуть что-то новое. У Римаса это может происходить до последнего дня. Конечно, речь идет о реквизите, не о декорации. Я не люблю, когда меняется, я не творческий человек. Но если режиссеру необходимо, нужно менять. Это одна из самых неприятных ситуаций в театре, потому что, например, в Москве чтобы что-то найти, надо полдня потратить, пока доедешь и сделаешь. А когда сделали и потом нужно выбрасывать, – я не люблю этого.
Атмосфера города и страны, где вы находитесь, влияет на то, какими будут сценические решения?
Вообще-то нет, не влияет. Не нужно об этом задумываться, нужно делать для себя. Даже о контексте не надо думать, нужно пытаться делать свое дело так, чтобы тебе было хорошо.
То есть если контекст не влияет, то влияет материал, над которым работаете?
В драме сильнее всего влияет режиссер. Он может делать с материалом все, что захочет. Потом влияют финансы и техническая база театра. В драме я работаю с режиссером, а в опере с композитором. В театре из Чехова можно сделать комедию, трагедию или бытовую драму – это все зависит от режиссера. А в опере все зависит от музыки. И я понял для себя: то, что хорошо в драме, плохо в опере – не звучит: музыка сопротивляется, а часто и текст, – а то, что хорошо в опере, плохо в драме.
Это взгляд с режиссерской позиции, а как отличается роль художника в опере от роли художника в драме?
Думаю, что в опере роль художника важнее, чем в драме. Можно сделать спектакль на пустой сцене с тремя табуретками, а в опере должно быть зрелище, которое не надоест за три часа.
Сейчас вы с Римасом Туминасом закончили работу над «Пиковой дамой» в Большом театре. Расскажите о постановке это оперы.
Это одна была из самых трудных работ для меня. Раньше «Пиковая дама» не была в числе моих любимых опер, но, когда я вслушался в нее, она начала мне нравиться. Я долго думал над сценическим решением, у меня их было четыре варианта, потом остановился на одном. Я никогда не делаю бытовые декорации – мне это не интересно, и не смотрится. И в этой опере я хотел дать почувствовать дух Петербурга и его фантасмагорию.
Вернемся к «Царю Эдипу». Считается, что античные постановки накладывают определенные обязательства. Когда люди берутся за этот материал, у них есть какая-то внутренняя обязанность сделать это хорошо. Насколько велик риск?
Ну, во-первых, нужно всегда стараться все делать хорошо. Я не думал об «Эдипе» как об античной вещи, которую нужно обязательно хорошо сделать. Я просто хотел сделать. А в античности, мне кажется, нужна монументальность.
