"Сучилища", Театр драмы им. А.П. Чехова, Серов
Это ваш первый опыт работы в этом театре? Как вас приняли в нем? Какие ощущения от работы с актерами?
Да, я в первый раз туда приехал. Удивительный опыт: это такой маленький-маленький город, я в таких раньше, честно говоря, и не бывал. Театр делит свою площадку с местным ДК. И это всё выглядит немножко забавно, немножко по-домашнему, но это вызывает очень большое уважение. Смотришь, как в таких странных неказистых условиях собирается компания творческих людей, горящих своим делом: хороших профессиональных артистов, хороших режиссеров и директоров.
Расскажите, как была выбрана пьеса для постановки, почему именно она?
Я приехал вообще другую пьесу ставить. Выбирал впопыхах и, приехав, перечитал ее несколько раз и понял, что ошибся в выборе своем. Попросил пару дней на подумать. Петя Незлученко, главный режиссер Серовского театра, мне навстречу пошел, и я, обложившись книжками, стал вспоминать, что меня в последнее время зацепило. Так я и вспомнил недавно прочитанную пьесу «Сучилища» Андрея Иванова. Хотя она содержит низкую лексику и бытовые ситуации, Иванов выводит ее на уровень обобщения, сравнимый с крупной трагедией. Как у какого-нибудь Шекспира. Захотелось с этим поработать, и, слава богу, все состоялось.
Андрей Иванов в интервью для Maskbook сказал, что для него эта пьеса – в первую очередь, о насилии между людьми. А о чем получился спектакль?
Для меня эта история про неспособность принять свою судьбу в ее неказистом обличии. У нас всех есть какие-то проекции и прогнозы в голове. Мы представляем себе, как должна складываться наша жизнь, а наша жизнь складывается обычно совсем не так, как мы себе это представляем. Судьба иногда появляется в совсем не в таком виде, как мы ожидали, ломает наши стереотипы о мире и о нас самих, прежде всего. Из-за неспособности человека принять и понять, что такова его судьба, он ломает что-то ценное, что возникает в его мире.
Носит ли этот спектакль остросоциальный характер? И вообще, ставите ли вы перед собой как режиссер задачу изменить зрителя?
Любое произведение искусства ставит перед собой задачу если не изменить зрителя, то сподвигнуть его на те размышления, которыми ты как автор живешь в процессе сочинения. Остросоциальным спектаклем он, конечно, не является. Это совсем не социальный рассказ, а, скорее, экзистенциальная трагедия, которая возможна в любое время и вряд ли как-то связана с нашим социальным «сегодня».
Да, по сути история очень универсальна, она могла произойти где угодно. Как возникло решение о том, что это будет маленький рыбацкий городок?
Я всегда ищу какой-то зазор между литературой и тем, как она будет претворена на сцене. Когда такой зазор возникает, появляется объем, обертона и новое звучание. Это достаточно известный прием: берется какая-нибудь классическая литература и мы ее переносим в сегодняшний день. А вот чтобы брали сегодняшнюю литературу и переворачивали ее в прошлое – я, честно сказать, с таким не наталкивался, хотя, наверняка, такой опыт уже был. Наткнувшись на эту пьесу Иванова я понял, что как раз окунание ее в условное средневековье может быть ключом к постановке, который придаст современной пьесе объем классической трагедии.
Вы обсуждали свой замысел с творческой командой или требовали соблюдения заданного рисунка?
Этот прием я придумал еще на берегу. Выбирая пьесу, я понял, что именно в таком виде она мне будет интересна. Художник и артисты сразу хорошо восприняли и поняли мою идею, хотя поначалу были опасения насчет «сниженности» темы. Хотя в этой пьесе на самом деле сниженности нет, но для того, чтобы сделать зримой ее объем, нужен дополнительный толчок. И его как раз они с очень большой радостью восприняли.
В пьесе героиня представлена пацанкой, у нее довольно грубый образ, а в спектакле она романтизирована. В этом была попытка заставить зрителя ей симпатизировать?
Мне кажется, что касается зерна героини, мы вообще не касаемся и не ломаем пьесу. Мы идем вслед за ней. У нас она достаточно остарая, пацанка, ничего романтического в ней нет. И Карина Пестова, которая ее играет, очень хорошо чувствует эту природу. С одной стороны, у этой героини гопническое существование, но, с другой стороны, понятно, что бессмысленно сочинять историю про нелюдЕй. Поэтому, когда мы говорим «гопник», мы говорим только о внешних атрибутах человека, о наносном. Когда заглядываешь ему внутрь, обнаруживаешь подлинного человека. В целом театр, с моей точки зрения, занимается «человеками».
При всей внешней «чернухе» присутствующей в спектакле, есть ли в нем что-то светлое, обнадеживающее?
Вопрос не в надежде, а в том настоящем, которое иногда возникает неизвестно откуда. Мы показываем, как страшно это настоящее не заметить и разрушить. В нашей истории настоящее в итоге рушится, но в самом факте того, что оно в нашей вообще жизни возможно, заключена ценность и надежда.
Хотели бы вы вернуться в Серовский театр снова?
Мы с ними продолжаем дружить, очень тепло друг к другу относимся. А там как карты лягут, как мой график будут складываться… Я бы с удовольствием там оказался, но когда и как это случится, я пока не задумывался, честно говоря.
У вас довольно большой опыт в качестве приглашенного режиссера. Насколько правильно, на ваш взгляд, для театра приглашать разных режиссеров со стороны и есть ли от этого какая-то взаимная польза?
Конечно же, театр только тогда жив, когда приходят разные художники и возникают разные художественные воли. Это не единственный, но, на мой взгляд, очень правильный путь развития театра. Возможны и монорежиссерские истории, но они рано или поздно начинают буксовать. Поэтому появление новой крови очень важно.
