«Злачные пажити», Театр «Старый дом», Новосибирск и Фестиваль «Точка доступа», Санкт-Петербург
Премьера была на фестивале «Точка доступа», где спектакль шел на киностудии «Лендок», а потом уже попал в репертуар театра «Старый дом». Менялся ли спектакль в зависимости от места, ведь часто оно является важной составляющей постановки?
Конечно, менялся. Спектакль «Злачные пажити» с точки зрения изобразительности очень прост. Если в двух словах сказать о сценическом решении, то это голый актер на голой сцене в буквальном смысле слова. В Новосибирске это стационарный белый кабинет. И сцена самого Новосибирского театра значительно меньше, и человек в нее вписывается достаточно пропорционально.
На «Лендоке» огромное помещение с высокими потолками и колоссальной сценой. И для того, чтобы добиться такого же ощущения обнаженного, беззащитного человека в пустом пространстве, нам пришлось с организаторами сильно постараться. Любая лишняя деталь – темные перила, ненужный акцент на занавес – очень мешает зрительному восприятию, разбивает пространство на мелкие детали, и оно перестает быть фундаментальным. Надо отдать должное организаторам, они очень быстро пошли нам на встречу, и мы смогли это пространство сделать белым, холодным, очень лаконичным. Но за счет того, что само по себе зеркало сцены было большим и импровизированный задник совершенно колоссальный, пространство стало еще более интересным. В Новосибирске оно такое театральное, а в Питере спектакль не только смыслово, но и зрительно давал ощущение беззащитного человека в тоталитарном государстве.
А как вам кажется, зрители по-разному принимали спектакль в Петербурге и Новосибирске?
Нет, потому что для каждого из этих городов снят свой фильм внутри спектакля. В одном отражена ментальность новосибирского зрителя, в другом – питерского.
В спектакле вы не только режиссер, но и сценограф. Как это вышло, с чем связано?
Этот спектакль родился из лаборатории, которая изначально происходила в Новосибирске. Когда я взяла этот материал, он у меня сразу целиком возник в голове, не просто как тема и мое высказывание. Я понимала, как это должно выглядеть. У меня есть начальное художественное образование, я, естественно, не дипломированный художник-сценограф, но оно у меня есть.
Вы взяли за основу спектакля два рассказа: Анны Старобинец «Паразиты» и «Злачные пажити». Почему из всего большого сборника рассказов только эти два?
Потому что мне показалось, что они очень гармонично дополняют друг друга и создают единое целое. Это такая футуристическая реальность, не будущее, а именно реальность, которая возникает у нас на глазах. Если первый рассказ, «Паразит», он предельно достоверен и документален, из фантастики там только некое существо-мутант, которое удалось вырастить. Потом, мы не знаем, фантастика это или нет, потому что генные опыты проходят несмотря на то, что они вроде как бы запрещены. И второй рассказ, «Злачные пажити», очень наглядно показывает, что может со всеми с нами случиться, если в нашей нынешней жизни настоящие духовные ценности будут заменены скрепами.
Вот я и хотела спросить, что все-таки спектакль о настоящем? Только на первый взгляд создается впечатление, что рассказы – это фантастика. Но тот бум на соцсети, виртуальную реальность, который сейчас происходит, уже манипулирует нами, а оцифровка сознания тоже не за горами.
Конечно. Смотрите, трансгуманизм, о котором Аня пишет во втором рассказе, развивается сейчас как некое движение во всем мире. Когда я стала заниматься этим материалом, я узнала, что у нас есть общество трансгуманизма. Оно достаточно закрытое, туда надо вступать, платить взносы. Эти люди занимаются креационизмом, замораживают мозг в надежде на то, что в будущем его можно будет разморозить, и на это тратятся колоссальные деньги. А самое интересное, если почитать кодекс трансгуманистов, то в нем написано, что жена или муж скорее мешают твоему личному росту и продвижению в бессмертное будущее. Серьезно, можете почитать. Поэтому это все реальность, поэтому я и говорю, что это не разговор о будущем – это разговор о настоящем.
Анна говорила, что ее рассказы больше о любви, а у вас, кажется, акцент смещен все-таки больше в антиутопию. Вы с этим согласны?
Да, я согласна с этим.
В какой момент произошел этот поворот?
Это произошло в процессе репетиций. Просто Аня писала о любви, но о любви в мире антиутопии. В моем же случае любовь никуда не пропадает, но для меня очень важен социальный момент, который резонирует с тем, что происходить с нами здесь и сейчас, любовь – она вечна.
Антиутопия обычно оставляет такое гнетущее состояние обреченности, а вы даете надежду, как вам кажется?
Да, безусловно. У меня финал, абсолютно устремленный в вертикаль.
