"Золушка", Театр оперы и балета им. П.И. Чайковского, Пермь
Главная героиня балета «Золушка» находит свое счастье в Перми в ссылке. А чем для вас стала работа в Пермском театре — ссылкой или новыми возможностями?
Безусловно, это новые возможности. Я уехал (из Санкт-Петербурга — прим.ред.) не от того, что мне было плохо, напротив, у меня все было прекрасно. Я был репетитором балетов Форсайта, у меня была возможность самореализации в Мариинском театре, Махар Вазиев отпускал меня на проекты, я ездил в Америку в Нью-Йорк Сити Балет. Георгий Исаакян (на тот момент художественный руководитель Пермского театра оперы и балета — прим.ред.) долго приглашал меня в Пермь, и Махар Хасанович [Вазиев], и другие люди, которые имели на меня влияние, например, музыканты Полина Осетинская, Леонид Десятников, Алексей Гориболь, убедили меня, что надо ехать. Здесь я не просто приглашенный хореограф, а я руководитель труппы, мне приходится решать многие административные и финансовые вопросы. Каждый человек в труппе для меня очень важен. При этом у нас есть совершенно оригинальный репертуар, которого нет в других театрах. Ссылка — это то место, откуда ты не можешь вернуться по собственной воле. Я могу в любой момент купить билет на самолет и вернуться туда, куда я захочу.
Какое место ваша новая «Золушка» занимает в афише Пермского театра?
Многие считают, что балет «Золушка» стоит в том же ряду классических балетов, что и «Лебединое Озеро», «Спящая Красавица» или «Щелкунчик». Да, это в первую очередь гениальная музыка, и премьера «Золушки» в постановке Ростислава Захарова 1945 года в Большом театре была решена по всем канонам, строго по либретто Волкова по сюжету сказки Шарля Перро, с пышными декорациями. Но с другой стороны, это современная музыка, она звучит как музыка сегодняшнего дня. Традиционный спектакль «Золушка» – это эпоха советского драмбалета (я только в позитивном ключе упоминаю здесь драмбалет), но сейчас трудно найти современного хореографа, который бы не ставил свою версию этого балета. У нас был не праздный интерес: на тот момент в театре не было адекватного Прокофьева. И коллекцию его балетов надо было срочно завести, желательно не штампуя версии других постановщиков. Таким образом, на данный момент у нас в репертуаре есть совершенно уникальный балет «Шут», для которого мы полностью восстановили декорации 1921 года художника-футуриста Михаила Ларионова и сочинили новую хореографию, «Ромео и Джульетта» в постановке Кеннета Макмиллана, а теперь есть и «Золушка».
Ваши коллеги отзываются о вас как об эрудите и энциклопедисте, буквально как о фанате советской эпохи. Действительно, ваш балет «Условно убитый» помещен в 30-е годы, а действие «Золушки» происходит в 50-60-е гг. Почему вас так привлекает тема советских времен?
Каждая эпоха прекрасна по-своему. Да, очевидно, здесь делается последовательный упор на советское время, ведь мы все еще не до конца поняли, что, собственно, было. В это время было и много хорошего, поэтому не надо «мазать все одним цветом». Иногда лучше осознавать прошлое через вещи, которые нельзя сформулировать словами. А музыка, хореография и вообще невербальное искусство дают больше пространства для ощущения того прошлого, которое является фундаментом нашего настоящего. В «Золушке» мы приходим к тому, что какая бы ни была эпоха — хоть Советский Союз, хоть рококо, хоть «сказочное время», как в сказках Шарля Перро, — всегда есть общечеловеческие ценности, которые существуют вне времени и пространства. Прошлое надо знать, и «без памяти жить нельзя», как говорит героиня Горького Васса Железнова.
Вы обратились к конкретной эпохе и к конкретным историческим персонажам, о которых знают больше люди старшего поколения, для молодежи они не так известны. Поймут ли вас молодые зрители?
Понимаете, нельзя быть совсем незнакомым с этой темой, только если ты не совсем бандерлог. Ты не можешь жить только в отрезке своей жизни, ведь ты общаешься с разным кругом людей разного возраста. Посмотрим вокруг: ты заходишь на станцию метро, которая была построена и оформлена как раз в 50-60-е годы, идешь по Тверской — здесь половина зданий либо реконструирована, либо построена в те времена. Сейчас очень модно оформлять все в стиле ретро, открывать тематические кафе и рестораны, создавать сериалы о советской эпохе и ее личностях — и это делают молодые. Есть еще и генетическая память, поэтому уверен, что молодежь все прекрасно знает и поймет.
Расскажите, пожалуйста, о работе в команде, например, со сценографом, художником по костюмам. Были ли в процессе создания спектакля какие-нибудь разногласия?
Нет, мы смотрели и шли в одном направлении. С Альоной Пикаловой и Татьяной Ногиновой я делаю уже не первый спектакль, а я в этом плане очень консервативен и считаю, что должна быть своя сплоченная команда. От проекта к проекту я ставлю художникам более сложные задачи, и таким образом мы растем. Это похоже на «Клуб знатоков», когда один цепляется за мысль другого, и мы все приходим к единому решению. Изначально идею дал Теодор Курентзис, он сформулировал ее в одном предложении: «Большой театр ставит «Золушку». Но надо было придумать, где, что и как соединить все с музыкой Прокофьева. Я промучился целый месяц и сказал: «Давай лучше про тыкву». Но Теодор был непреклонен. И тогда я вспомнил про Всемирный Фестиваль Молодежи и Студентов 1957 года, который мне позволил ввести в спектакль персонажа — приглашенного западного артиста, у нас его зовут Франсуа Ренар. Вообще, приглашать зарубежных артистов в СССР было не принято, но в 1959 году в Москву приехал итальянский тенор Марио дель Монако, так что присутствие в нашем спектакле французского танцовщика стало обосновано. Либретто стало отправной точкой. Да, прием «театр в театре» не новый, но здесь он очень хорошо работает на историю. К тому же я совершенно осознанно вставил в новый балет сцену пышного бала специально для тех, кто хотел увидеть ту традиционную «Золушку». Потом мои художники начали мучиться, потому что технические возможности ограничены: очень маленькая сцена, очень маленькие расстояния между планами, очень маленькие карманы (от кулисы до стены — метр). При этом в спектакле замашка на масштабы Большого театра. Но у нас получилось, многие даже сравнивают этот балет с кино. Я могу сказать, что люди, с которыми я работаю — это большие эрудиты, они владеют не только своей профессией, но имеют очень широкий диапазон в различных областях. Если у тебя нет культурно-исторического «багажа», ты, получив тему, никогда не успеешь поднатаскать себя, подняв литературу за полчаса. Такого не бывает.
Говоря о настроении в спектакле, с самого начала кажется, что надежды на счастье нет. Кому из персонажей вы больше сочувствуете?
Здесь каждый по-своему счастлив и несчастлив. Всем сочувствую — и Вере, и дяде Яше, и тому же Франсуа. Он же любил Веру, но, к сожалению, их разлучила государственная машина. Она полюбила француза, а хореограф Звездочкин всегда любил Веру, поэтому последовал за ней в Пермь (он же и есть настоящий Принц в этой истории). Их последний дуэт получился очень пронзительным: он приезжает к ней, и она оценила этот поступок, но сомневается, достойна ли она, получится ли? Это слышно и в музыке, будто Прокофьев написал именно об этом. Может быть, у той классической Золушки тоже были сомнения? Затем все приходит в гармонию, в конце мы видим, что они состарились и умерли в один день. Это очень большое счастье. Если ты не один на этой планете, можно многое пережить.
