"Кафе Идиот", Балет Москва
>В вашей биографии значится химфак МГУ, факультет режиссуры драмы ГИТИСа… а где вы постигали танец? Обычно, этому искусству учатся с детства, как получилось у Вас?
Да, но я учился не с детства. Я долго занимался спортом и акробатикой, все это было бессознательное первое время, а потом, осознанно, я ходил на всякие классы в Амстердаме. А еще до того, как поступить на химфак в МГУ, я год учился в МАРХИ на подготовительном курсе. А потом что-то там мне взбрыкнуло, и я в последний момент туда не пошел. Так что систематического образования нет, а есть беспорядочное, но разнообразное.
А кого Вы считаете своими учителями?
Учителя – дело сложное. Радикальный момент – это был Васильев в ГИТИСе, - такой серьезный поворот. А с хореографией у меня отношения простые. Я никогда не занимался только танцем. У меня совершенно иной подход, потому что, понятно, что танец и музыка это нечто единое. Для меня танец - это движение. И в этом смысле для меня важнее визуальная его часть, то есть то самое кинетическое, что я делаю в своем проекте «Кинетический театр». Для меня нет каких-то рамок, потому что в этом визуальном театре, который я стараюсь делать, можно создавать разные вещи: можно – балет, можно кататься на велосипеде, можно показывать какие-то объекты кинетические или видео.
Как сложилось, что «Кафе Мюллер» и роман «Идиот» слились в один спектакль
? И почему именно этот роман?
Я делал «Идиота» несколько раз. Это были очень какие-то приблизительные подходы, я брал только идеи из романа. Проекты были в Академии в Хельсинки и в Таллинне. И мне все время казалось, что это такое прекрасное, богатое и насыщенное произведение, от которого очень хочется отталкиваться. С «Балетом Москва» мы взяли «Идиота» за основу. Потом, конечно, когда процесс пошел, я уже рвал на себе волосы, потому что это чудовищно сложное произведение, и попытки сделать его невербально - это сложно. Но и «Кафе Мюллер» тоже со мной долго, с 80-х, когда оно появилось. Для меня такие работы Пины – это даже не учебник, а что-то основополагающее. На этот спектакль можно смотреть и разобрать, как все это построено. Естественно, потом я стал об этом думать, и вышло, что «Идиот» и «Мюллер» они в какой-то степени идентичны. Для меня «Идиот» органично связался с «Кафе Мюллер». Там есть что-то общее, в маниакальных идеях, мотивах.
Призывали ли Вы артистов прочесть роман в процессе постановки?
Я не призывал, они сами бросились читать. У нас есть француженка, которая танцует одну из Настасий Филипповных, и она долго на французском его читала и удивлялась, как так, почему такая здоровая книга…но как-то ее это проняло. Одна была смешная девочка, которая мне сказала: «Ой, я роман недавно читала, и вдруг он появился». Другая сказала: «Ой, я еду в метро, а кто-то читает «Идиота». В общем какие-то совпадения, как это обычно и бывает.
Легко ли было работать с труппой? Как происходил постановочный процесс?
С труппой да. Мне было тяжело с собой работать, а с труппой – неплохо. После всех начальных этюдов мне стало понятно, что я должен ответить на ряд довольно сложных и практически неразрешимых вопросов. Мне надо было искать метафоры, пришлось довольно много читать, и все это свелось опять к моей идее кинетического театра, то есть к пространству и ко времени. Тема времени у Достоевского постоянна и очень интересно разобрана. Мышкин, например. за долю секунды успевает увидеть весь мир. Время в романе имеет странные свойства, оно то дико сжимается, то останавливается, то растягивается, как-то искривляется. Так что получается такая теория относительности. Но и второе, конечно, это Бахтинская интересная идея, что у героев Достоевского другое пространство, они находятся, например, не в доме, как у Тургенева, и не в семье, как в семейном романе, они находятся не на небесах, как в Библии, а они находятся нигде, они находятся на пороге. Все время переходят из одного состояния в другое. И вот, с одной стороны, неопределенность времени, в котором они живут, с другой стороны, постоянное ощущение порога, падения, какого-то выхода или входа. Это вполне мне понятные кинетические образы.
И отсюда появилась красная дверь?
Красный и зеленый – это два дополнительных цвета, которые в сумме дают черный. Зеленый появился вообще по необходимости. А красный …это был очень какой-то загадочный момент, потому что долго было непонятно, как это все должно выглядеть, Сергей кинул совершенно провокационную идею в последний момент: «А пусть они все будут в красном!». Я, конечно, испугался безмерно. Но, с другой стороны, я понял, что если не сделать какого-то решительного такого шага, то все остальное будет вполовину. А когда определяешься с самыми сложными вопросами, начинают работать и все остальные. Там появились и все эти манипуляции с ветром, которые тоже очень долго искались. Появились падения, и появился Христос, который для меня всегда был очень мучителен – как это сделать?
Ваш предыдущий спектакль «Квадрат временного хранения 48 Х 9», также номинированный на «Золотую маску», содержит много философских размышлений. И «Кафе Идиот» - это «мысли о мыслях». В связи с этим вопрос: каким должен быть Ваш зритель, чтобы увидеть то, что Вы хотите передать в ваших спектаклях?
Мне трудно сказать, сколько там философских мыслей, всегда есть какая-то основная образная идея. В «Квадрате» была какая-то другая история. Со времен «Квадрата» мне захотелось делать более понятные вещи. «Квадрат» - это область скорее науки. А здесь все должно быть интуитивно, у зрителя должна складываться личная история.
